Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Дни черного Солнца 22 страница

Читайте также:
  1. Contents 1 страница
  2. Contents 10 страница
  3. Contents 11 страница
  4. Contents 12 страница
  5. Contents 13 страница
  6. Contents 14 страница
  7. Contents 15 страница

Кольцо сгустилось еще и стало клубящимся шаром над его ладонью.

— Ступайте же. И будьте свободны.

Он подул на возвращенные души, и они рассеялись, исчезая. Показалось ли мне, что одна из них, сине-зеленая спираль, чуть задержалась?.. Быть может… Но так или иначе — исчезла и она.

Датэ остался один. Он горбился, колени подламывались — он вновь был всего лишь человеком.

— Я не знал… — прошептал он, со страхом и недоумением глядя на сияющую фигуру. Он упал на колени, руки у него тряслись. — Я не знал, что это ты. Прости меня!

По его лицу текли слезы. Частью — от страха, но частью, как я понимала, это были слезы благоговения. Я знала: точно такие же слезы, почему-то очень густые, медленно и неостановимо струились и по моему лицу.

Блистательный Итемпас улыбнулся. Я почти не видела его лица сквозь свет его божественной славы и ручьи слез, но эту улыбку я ощутила всей кожей. Это была теплая улыбка доброты, благословения и любви.

Я увидела в ней все то, что приписывала ему моя вера.

Ослепительно сверкнул белый клинок… Если бы не этот высверк, я бы вовсе не заметила движения, решив, что он просто возник, магически переместившись, в самом центре груди Датэ. Тот не закричал, только опустил голову и увидел, как кровь потекла по мечу Блистательного Итемпаса, отвечая биениям сердца: и раз, и два, и три… Так тонок был меч и так безупречно верен удар, что пронзенное сердце еще продолжало стучать.

Я ждала, чтобы Блистательный Итемпас выдернул меч и позволил Датэ умереть. Но вместо этого он протянул к нему свободную руку, а на лице у него по-прежнему была улыбка: теплая, ласковая… и совершенно безжалостная. Эти чувства никоим образом не противоречили одно другому, когда его пальцы обхватили лицо Датэ…

Тут мне все-таки пришлось отвернуться: боль в глазах превзошла уже всякое вероятие. Перед ними стояла багровая пелена, заслонявшая весь мир; говорят, так бывает от ярости, но я никакой ярости не чувствовала… Я не видела, что было дальше с Датэ, но, когда он начал кричать, я услышала его крик. Я слышала хруст костей, — это Датэ сперва силился вырваться, а потом — лишь подергивался. Я обоняла огонь, дым и резкую, жирную вонь горелой плоти…

Тогда я ощутила вкус удовлетворения. Оно не принесло радости, но что ж — сойдет и такое…

А потом Пустота исчезла. Она раскололась и осыпалась повсюду кругом, но я этого почти не заметила. Для меня существовала лишь нестерпимая, докрасна раскаленная боль. Кажется, я увидела под собой мерцающий пол Неба и попробовала подняться, но боль пригвоздила меня. Я вновь поникла и свернулась клубочком. Было до того плохо, что даже дурнота не подступилась ко мне.

Теплые руки подняли меня с пола. Такие знакомые руки… Они коснулись моего лица, стирая с него неестественно густые слезы, истекавшие из глаз. Я испугалась, что замараю его белоснежные одеяния кровью…

— Ты вернула мне меня самого, Орри, — произнес воистину сияющий, всеведущий голос. Я заплакала пуще — от беспомощной, невыносимой любви. — Обрести цельность после стольких веков… Я успел подзабыть, каково это… А теперь прекрати, Орри. Не хочу, чтобы на моей совести была еще и твоя смерть.

Как же мне было больно… Я уверовала, и моя вера стала магией, но сама я так и осталась простой смертной. И у магии были пределы… Но как я могла заставить себя перестать верить? Как может человек обрести бога, полюбить его… а потом отпустить?

Голос между тем изменился. Он стал тише, мягче… человечней. Я снова начала его узнавать.

— Пожалуйста, Орри…

Сердце называло его Солнышком, хотя разум настаивал на ином. Я решила послушать сердце, и этого оказалось достаточно — я перестала делать то, что, видимо, делала, и сразу ощутила перемену, случившуюся с моими глазами. Я вдруг перестала видеть и светящийся пол, и вообще что-либо кругом, но боль внутри головы утратила качество, скажем так, истошного вопля и превратилась в непрерывный глухой стон. Я вздохнула и обмякла. Какое облегчение…

— Теперь отдохни.

И меня опустили на смятую постель. Бережные руки подтянули простыни до самого подбородка… И тут меня прохватил жестокий озноб, — похоже, я отходила от потрясения.

Широкая ладонь погладила мягкую шапку моих волос. Я всхлипнула, потому что от этого прикосновения голове сразу стало хуже.

— Тихо, тихо… Я о тебе позабочусь.

То, что я сказала дальше, я сказала не по здравому размышлению. Вырвалось как-то само — я страдала от ужасной боли, пребывая почти в бреду. Стуча зубами, я неожиданно выговорила:

— Так ты теперь мой друг?..

— Да, — ответил он. — А ты — мой.

Я невольно улыбнулась. И продолжала улыбаться, пока меня не сморил сон.

«ЖИЗНЬ»

(этюд маслом)

На то, чтобы выздороветь, у меня ушло больше года.

Первые две недели этого срока я провела в Небе, лежа в беспамятстве. Лорд Арамери, вызванный слугами в нашу комнату, обнаружил в ней чуть живую демоницу, начисто вымотанного павшего бога, нескольких мертвых и полумертвых богорожденных и груду золы в форме человеческого тела. Тогда Теврил показал, что не зря владычествовал над миром. Он без промедления вновь послал за Сиэем и, судя по всему, в ярких красках описал ему, как Датэ покусился на Небо, но был остановлен, а там и уничтожен Солнышком, поднявшимся на защиту смертных. И это была в основном правда, ибо лорд Арамери давным-давно усвоил, как трудно обманывать богов.

После этого солнце стало обычным, но я все проспала. Говорят, на радостях весь город несколько дней ходил на голове… Жаль, меня при этом не было!

Позже, когда ко мне вернулось сознание и писцы наконец провозгласили, что я достаточно окрепла для путешествий, меня тихонько переселили в город Наказуем, — это в небольшом баронстве под названием Рипа, что на северо-восточном побережье материка Сенм. Там я стала Безрадой Мок, бедной-несчастной слепой маронейкой, получившей после кончины единственного родственника некоторое наследство. Если кто не знает, Наказуем — городок средних размеров, скажем так, разросшийся мелкий городишко, более всего известный выделанной рыбьей кожей и довольно сносным вином. Мне достался скромный домик на берегу. Оттуда открывался чудесный вид на тихий городской центр и на вечно неспокойное море Раскаяния… ну, по крайней мере, мне так сказали. Что ж, море мне понравилось; можно было вспоминать добрые старые времена и детство в Нимаро.

Со мной туда переехал некий Энмитан Зобинди — немногословный здоровяк-мароне, не муж мне и не родственник. Это на несколько недель дало пищу городским сплетням. Скоро горожане, охочие до беззлобной насмешки, дали ему прозвище — Тень или, если полностью, Безрадина Тень, потому что в городе его видели в основном, когда он выполнял для меня какие-то поручения. Городские дамы сперва стеснялись нас посещать, но потом одолели застенчивость и принялись еженедельно намекать мне, что пора бы уже решиться и взять этого человека в мужья, ведь все равно он выполняет работу, надлежащую мужу… Я лишь улыбалась в ответ, и постепенно они от меня отстали.

Если бы они учинили мне пристрастный допрос, быть может, у меня хватило бы нахальства сознаться: Солнышко таки делал не все, чего ждут от мужа. Да, со времен Дома Восставшего Солнца мы с ним делили постель, и это было очень удобно, потому что по дому гуляли сквозняки, а так я сберегала уйму денег на дровах. А еще — утешительно, ибо с некоторых пор я повадилась часто просыпаться ночью в слезах или от собственного крика. Тогда Солнышко обнимал меня и гладил по голове, а то и целовал. Этого мне было достаточно для восстановления душевного равновесия… Поэтому я не спрашивала с него большего, да он и не предлагал. Он не мог заменить мне Сумасброда. А я не могла стать для него ни Энефой, ни Нахадотом.

И все равно мы помогали друг другу.

Должна заметить — он стал разговорчивей. Даже рассказал мне кое-что о своей прошлой жизни. Часть его рассказов я тебе уже передала, часть — никогда не открою.

И — о да, увы… Теперь я слепа начисто. Окончательно и бесповоротно…

Способность видеть магию так и не вернулась после битвы с Датэ. И мои картины оставались всего лишь краской на полотне — ничего особенного. Мне по-прежнему нравилось рисовать, но видеть их я больше не могла. А когда под вечер я выбиралась на прогулку, то ходила медленней прежнего: здесь не было ни зеленого мерцания Древа, ни испражнений «боженят», чтобы ориентироваться по ним. Но даже будь я, как прежде, способна их видеть, они здесь просто отсутствовали. Наказуем — это тебе не Тень. Магия здесь совсем не водилась…

Я очень долго к этому привыкала.

Но я была человеком. И Солнышко… более или менее. А это с неотвратимостью означало: что-то должно измениться.

* * *

Я возилась с новыми посадками в саду, потому что наконец-то опять настала весна. Я держала в подоле несколько зимних луковиц, и вся одежда была перемазана зеленью и землей. Я повязала на голову платок, чтобы волосы не лезли в лицо, и думала о… не помню о чем, но точно не о Тени и прежней жизни. Это было нечто новое и приятное.

Короче, я не слишком обрадовалась, когда, войдя в сарай с садовыми инструментами, обнаружила там поджидавшую меня богорожденную.

— Отлично выглядишь, — сказала Неммер.

Я сразу узнала ее голос, но все-таки вздрогнула, рассыпав луковки. Они упали на пол и раскатились в разные стороны. Они катились и шуршали бессовестно долго.

Не позаботившись собрать их, я вглядывалась туда, откуда слышался голос. Если она решила, что я остолбенела от изумления, то ошиблась. Я просто вспомнила, при каких обстоятельствах последний раз видела ее — а было это в доме у Сумасброда. И он участвовал с нами в том разговоре. Мне понадобилось мгновение, чтобы совладать со своими чувствами.

Потом я сказала:

— А я думала, младшим богам запрещено покидать Тень…

— Ну так я ведь богиня скрытности, Орри Шот. Я много чего делаю такого, что мне вроде не полагается.

Тут она помедлила и удивленно спросила:

— Так ты что, не видишь меня?..

— Нет, — ответила я.

И ничего не добавила. Она тоже оставила эту тему, спасибо и на том.

— А тебя оказалось непросто найти, — сказала она. — Арамери на совесть замели твои следы. Даже я, честно, некоторое время всерьез думала, что ты умерла. Кстати, отличные похороны были!

— Спасибо, — сказала я. Это примечательное событие я тоже пропустила. — Ну и что тебя сюда привело?

Мой тон заставил ее присвистнуть.

— Да ты, похоже, совсем мне не рада! Что случилось? — Я услышала, как она отодвинула в сторонку несколько горшков и села на край верстака. — Боишься, я разделаюсь с тобой как с последним живым демоном?

Вот уже год я жила без всякого страха, так что он не скоро пробудился во мне. Я лишь вздохнула и, опустившись на колени, стала собирать раскатившиеся луковки.

— Полагаю, ты наверняка уже выяснила, почему Арамери «убили» меня…

— Ну-у… в общем, да. Очаровательный секрет! — Я слышала, она даже ногами заболтала от удовольствия, точно маленькая девочка, смакующая печенье. — Знаешь ли, я ведь обещала Сброду непременно выяснить, кто наших родичей убивает.

При этих словах я села на пятки. Страха по-прежнему не было.

— В смерти Роул я неповинна. Это от начала и до конца сделал Датэ. А вот что касается остальных… — Тут я даже не знала, что сказать, а потому просто пожала плечами. — Тут могла быть использована и его кровь, и моя. Они стали забирать мою кровь вскоре после похищения. Так что единственная моя вина, в которой я точно уверена, — это смерть Сумасброда…

— Я не стала бы называть это виной… — начала Неммер.

— А я стану.

Повисла неловкая тишина.

— Так что, убивать будешь? — спросила я наконец.

Она помолчала, и я поняла, что богиня рассматривала и такую возможность.

— Нет, — сказала она.

— Тебе нужна моя кровь для твоих нужд?

— Во имя богов, нет! За кого ты меня принимаешь?

— За убийцу.

Я почувствовала ее пристальный взгляд. Недовольство пополам с неловкостью перемешивало воздух в маленьком сарае.

— Мне не нужна твоя кровь, — сказала она. — Если уж на то пошло, я собираюсь устроить так, чтобы всякий, кто догадается о твоей тайне, умер прежде, чем сумеет перейти к действиям. Арамери были правы: безвестность — твоя лучшая защита. И я постараюсь, чтобы даже они поскорее забыли о твоем существовании.

— Но лорд Теврил…

— Он отлично знает свое место. Уверена, его можно убедить изъять из семейного архива некоторые записи — в обмен на мое молчание о его тщательно упрятанном загашнике демонской крови. Который, кстати, скрыт далеко не так надежно, как ему кажется…

— Понятно…

У меня разболелась голова. Не из-за магии, просто от раздражения. Были у жизни в Тени и такие стороны, по которым я не слишком скучала.

— Тогда зачем ты пришла?

Она вновь поболтала ногами в воздухе:

— Мне показалось, тебе интересно будет узнать… Делом Сумасброда теперь ведает Китр. Вместе с Истаном.

Это второе имя мне ровным счетом ничего не говорило, но все равно я вздохнула с облегчением. Я даже не думала, что меня так обрадует эта весть — Китр жива!.. Я облизнула губы и спросила:

— А… остальные?

— Лил чувствует себя отлично. Демон ничего не смог с ней поделать.

Тут меня посетило озарение, и я поняла, что нарицательным «демоном» для Неммер стал Датэ; меня она воспринимала как нечто совсем другое.

— На самом деле она едва его не убила: он в последний момент удрал с поединка. Теперь она ведает свалкой Застволья — там ведь вроде Кинули раньше хозяйствовал? — и Деревней Предков…

Похоже, у меня сделался встревоженный вид, и Неммер добавила:

— Лил не ест никого, кто сам не хочет быть съеденным. Представь, она вроде как защищает детей: ее завораживает их жажда любви. А еще ей последнее время стало нравиться почитание, аж прямо во вкус вошла…

Тут я невольно рассмеялась:

— А что слышно о…

— Больше никто не выжил, — сказала она, и мой смех сразу умолк.

Помолчав, Неммер добавила:

— Да, и у твоих друзей из Ремесленного ряда все в полном порядке.

Вот это действительно отличные новости, но опять же — больно вспоминать об этой части утраченной жизни, и я сказала:

— А не было у тебя возможности мою маму проведать?

— Нет, извини. Трудновато из города выбираться. Я только одно путешествие могла предпринять.

Я медленно кивнула и снова стала собирать луковки:

— Спасибо тебе, что навестила меня. Правда, спасибо.

Неммер спрыгнула с верстака и стала мне помогать.

— Кажется, тебе тут совсем неплохо живется. А как поживает… э-э-э…

Я учуяла ее неловкость — словно бы к моим луковкам примешался зубок чеснока.

— Ему лучше, — ответила я. — Хочешь сама поговорить с ним? Он на рынок ушел, должен скоро вернуться.

— На рынок пошел… — тихо пискнула Неммер. — Во чудеса-то где…

Мы собрали лук в корзинку. Я присела, вытирая вспотевший лоб грязной ладонью. Неммер устроилась рядом и, похоже, размышляла, как всякая дочь об отце.

— Думаю, он будет рад, если ты дождешься его, — проговорила я негромко. — Или еще как-нибудь заглядывай. По-моему, он по всем вам сильно скучает.

— Не уверена, что соскучилась по нему, — сказала она, хотя ее тон свидетельствовал об обратном. Потом она вдруг поднялась и зачем-то отряхнула колени. — Я об этом подумаю.

Я тоже поднялась:

— Что ж, хорошо.

Подумала было, не пригласить ли ее остаться и пообедать, но решила — не стоит. Мало ли что это могло значить для Солнышка; я действительно не хотела, чтобы она здесь задерживалась. И ей самой тоже этого не хотелось.

И вновь повисло неловкое молчание…

— Рада, что у тебя все хорошо, Орри Шот, — сказала она наконец.

Я протянула ей руку, не беспокоясь о грязи. Она ведь богиня. Не понравится пачкаться — уберет грязь одной силой желания.

— Рада была встретиться, леди Неммер.

Она рассмеялась, пересиливая неловкость:

— Говорила же я тебе, не называй меня «леди». Из-за вас, смертных, я себя каждый раз такой древней старухой чувствую!

Все-таки она взяла мою руку и крепко сжала ее, прежде чем исчезнуть.

Я еще повозилась в сарае, больше для того, чтобы занять время, потом вернулась в дом и пошла наверх — мыться. Покончив с этим, я заплела волосы в косу, закуталась в толстый мягкий халат и свернулась в любимом кресле, погрузившись в раздумья.

Наступил вечер… Я слышала, как вернулся Солнышко, вытер ноги о половик и стал раскладывать закупленные припасы. Поднявшись наконец ко мне, он остановился в дверях. Затем подошел к кровати и сел, дожидаясь, чтобы я сама рассказала ему, что не так. Он правда стал больше говорить за последнее время, но только под настроение, а говорливое настроение на него нападало не слишком часто. В основном его было ни видно ни слышно, и это очень мне нравилось, особенно теперь. Его молчаливое присутствие скрадывало мое одиночество, тогда как бесконечные разговоры только раздражали бы.

В общем, я выбралась из кресла и подошла к нему. Нашарила его лицо, пробежалась пальцами по суровым, таким знакомым чертам… Он каждое утро налысо выбривал голову. Поэтому горожане и не догадывались, что волосы у него совсем белые; в нашем с ним положении неприметности и безвестности такая яркая черта внешности была бы неуместна. Он был очень хорош собой и без шевелюры, но мне так нравилось запускать пальцы ему в волосы, гладить их… Что ж — теперь приходилось ласкать голую кожу.

Некоторое время Солнышко смотрел на меня, думая о чем-то своем. Потом поднял руку и распустил поясок моего халата, раздвинул полы… Я удивленно замерла, чувствуя его взгляд — но не более. Но потом — точно так же, как много-много дней назад, на крыше одного дома — я вдруг остро ощутила и свое тело, и его близость, и всю бездну возможностей, которые в этой близости заключались. Когда его ладони легли на мои бедра, я уже не сомневалась в его намерениях. Он притянул меня ближе…

Я отшатнулась — я была слишком ошеломлена. Если бы кожу не покалывало в тех местах, где он коснулся ее, я вообще решила бы — мне приснилось. Но это покалывание — и еще сумасшедшее пробуждение некоторых частей тела, давным-давно впавших в спячку, — доказывало, что все более чем реально.

Когда я отстранилась, Солнышко убрал руки. Похоже, он не расстроился и не рассердился. Он просто ждал.

У меня вырвался слабый смешок. Я почему-то разволновалась.

— Мне всегда казалось, ты не интересуешься…

Как и следовало ожидать, он не ответил. Да в словах и нужды не было — и так ясно: все изменилось.

Я помялась, неизвестно зачем засучивая рукава (стоило отпустить, и они тотчас падали снова), потом убрала за ухо прядку волос… переступила с ноги на ногу… Распахнутый халат я, впрочем, запахивать не торопилась.

— Ну, не знаю… — начала было я.

— Я решил жить, — проговорил он тихо.

И это тоже следовало из тех перемен, что произошли с ним за минувший год. Пока мы разговаривали, я все время чувствовала кожей его взгляд — куда весомей обычного. Он успел стать моим другом, а теперь предлагал нечто большее. Он хотел попробовать нечто большее. Я-то знала: он не из тех, кто легко и мимолетно влюбляется. Если я пожелаю его, я получу его всего целиком, и то же потребуется от меня. Все или ничего — это основополагающее свойство его природы, то есть самого света.

Я попробовала пошутить:

— Ты целый год думал, прежде чем решиться на это?

— Не год. Десять, — ответил Солнышко. — Последний год над решением размышляла ты.

Я удивленно моргнула, но потом сообразила: а ведь он прав. «До чего странно», — подумала я. И улыбнулась.

Потом я шагнула к нему, нашла пальцами его лицо. И поцеловала его.

Поцелуй оказался куда лучше, чем в ту далекую ночь на крыше дома Сумасброда, — наверное, потому, что на сей раз он не пытался причинить мне боль. Та же невероятная нежность при полном отсутствии злодейских намерений — что может быть замечательней? У него на губах был вкус яблок, которыми он, должно быть, полакомился, возвращаясь из города. И еще редиски — чуть менее приятно, но против этого я тоже не возражала. Я все время чувствовала на себе его взгляд. «Ну да, он такой», — подумала я. Хотя, собственно, я тоже глаз не закрывала…

И все-таки ощущение было странное. И только когда он взял меня за талию, чтобы притянуть поближе и заняться всем тем, что обещал его взгляд, я наконец поняла, что сбивало меня с толку. Вот он сделал что-то такое, отчего я ахнула, и до меня дошло: поцелуй Солнышка был… всего лишь поцелуем. Простым соприкосновением губ, без радуги красок перед глазами, без никому не слышимой музыки, без полетов на крыльях незримых ветров…

Я так давно последний раз целовалась со смертным, что успела забыть — у них такого не получается.

Ну и ладно. Зато у нас могла получиться уйма всего другого…

* * *

Я благополучно проспала почти до рассвета, но потом меня разбудил приснившийся сон. Я вздрогнула и невольным движением лягнула Солнышко в голень, но он никак не отреагировал. Я повернулась к нему и обнаружила, что он уже бодрствовал.

— Ты спал вообще? — спросила я, зевая.

— Нет.

Я не могла припомнить свой сон. От него осталось лишь смутное ощущение беспокойства, и рассеиваться оно не спешило. Я приподняла голову, лежавшую у Солнышка на груди, села и стала тереть лицо. Я плохо соображала спросонья, только чувствовала противный «ночной» вкус во рту. Снаружи уже начали утреннее песнопение несколько самых решительных птиц, хотя холодок в воздухе сказал мне, что солнце еще не взошло. Было очень тихо. Стояла настороженная, чуточку жутковатая тишина, присущая маленьким городкам в предрассветные часы, когда даже рыбаки еще не проснулись… Я с мимолетной грустью подумала о том, что в Тени птичьи голоса не были бы столь одинокими…

— Все в порядке? — спросила я. — Давай чаю сделаю…

— Нет.

Он поднял руку и потрогал мое лицо, точно так же, как я часто делала с ним. Поскольку его-то глаза работали отлично, это следовало понимать как знак приязни… наверное. А может, просто в комнате было еще слишком темно.

Его и прежде-то было нелегко понять, а теперь мне вроде как предстояло изучать его заново!

— Хочу тебя, — проговорил он.

Такая вот трогательная прямота. Я даже рассмеялась и прильнула к его ладони щекой, показывая тем самым, что его поползновение к сближению не было мне неприятно.

— Думается, надо будет еще поработать над нашими разговорами в спальне…

Он тоже сел, с легкостью усадил меня себе на колени — и принялся целовать, не дав мне времени предупредить его о несвежем запахе изо рта. У него, впрочем, дело обстояло ничуть не лучше. Однако тут я перестала думать об этом, потому что пришел мой черед удивляться: когда он углубил поцелуй и провел ладонями по плечам, легонько отводя назад мои руки, я ощутила нечто… Трепещущую искорку… Искорку жара, самого настоящего жара. Не страсти — огня!

Я ахнула, тараща глаза, и он отстранился.

— Хочу быть в тебе, — тихо и как-то неотвратимо выговорил он.

Одна его ладонь придерживала за спиной оба моих запястья, другая разгуливала… ах, именно там, где надо. Я, кажется, издала какой-то звук, но в точности сказать не берусь. А Солнышко продолжал:

— Я хочу увидеть лучи рассвета на твоей коже. Хочу, чтобы ты кричала все время, пока будет подниматься солнце. И мне все равно, чье имя ты станешь выкрикивать…

Я как-то пьяно подумала, что это едва ли не самая топорная любовная фраза, какую я вообще слышала. Он касался меня снова и снова, ласкал, целовал, пробовал на вкус. За время нашей предыдущей встречи он многое узнал обо мне — и теперь использовал это знание самым безжалостным образом. Когда его зубы царапнули мне горло, я вскрикнула и непроизвольно выгнулась назад. Судя по тому, как он держал мои руки, именно такого движения он от меня и ждал. Нет, он не причинял мне боли, он действовал очень осторожно, и я все время чувствовала это… вот только вырваться из его рук я нипочем не смогла бы. Я вся дрожала, сомкнутые веки трепетали, от страха и любовного желания кружилась голова…

И тут я наконец поняла.

Близился рассвет…

Я когда-то обнимала богорожденного, но тут все было иначе. Я не могла более видеть магического сияния, которое тело Солнышка испускало на рассвете, но не зря тот его поцелуй явственно отдавал магией. Сейчас он был не вполне тем Солнышком, к которому я успела привыкнуть. И он не уподобится моему невозмутимому и беспечному Сумасброду. Он будет существом, сотканным из жара и мощи, из света и абсолютной власти…

Как мне возлечь с подобным существом и встать с постели живой?..

— Хочу побыть самим собой с тобой, Орри, — шептал он, прижимаясь губами к моей коже. — Всего один раз…

Это была не просьба, еще чего! Он просто мне объяснял…

Я окончательно закрыла глаза и изгнала из тела всякое напряжение. Я бы сейчас не смогла заставить себя говорить, да в этом и нужды не было. Вполне хватало и моего доверия…

Он поднял меня и уложил, а сам устроился сверху, прижав мои руки за головой. Я лежала не двигаясь, зная, что именно этого он и хотел. Толику власти. Он был совсем лишен былого могущества; то, что он все-таки мог позволить себе, драгоценно для него.

Некоторое время он просто смотрел на меня. Его взгляд ласкал, как щекочущее перышко: какая сладкая пытка! Когда же он наконец коснулся меня, прикосновение было весомо, точно приказ. Я содрогнулась, выгнулась, раскрылась ему навстречу всем своим существом… Это произошло само собой, помимо моей воли, но не противоречило ей. Когда наши тела стали сближаться, я почувствовала невероятный жар его плоти. Сперва он двигался медленно, очень сосредоточенно, что-то шепча. Это были слова божественного языка, звучавшие как молитва, еле слышно, почти на пределе моего довольно-таки острого слуха. Сработает ли для него волшебство? Сработает ли?..

но ведь он изменился, все изменилось…

И тут я ощутила эти слова на своей коже. Не спрашивай меня, как я поняла, что это именно слова: я не знаю. Мне и не полагалось бы ощущать их, обычно у меня лишь кончики пальцев были настолько чувствительны, но сейчас я умудрялась воспринимать прямо бедрами все узоры, извивы и острые зубцы божественного языка, и каждая буква была внятна моему разуму. Я видела, что меня облекали не просто слова; там были еще такие странные наклонные линии, и числа, и символы, распознать которые я не умела. Как все сложно!.. Это ведь он создал язык в самом начале времен, и язык всегда был самым тонким его инструментом. Слова скользили по коже, вились по ногам, оплетали груди — о боги!.. Никакими человеческими средствами не описать моих ощущений!.. Я извивалась, я корчилась, я изнемогала… Он следил за мной, вслушивался в мои всхлипы… и был доволен. Это я тоже чувствовала.

— Орри, — выговорил он.

Всего одно слово, но сквозь него я по-прежнему слышала шепоты, шепоты доброй дюжины голосов, они перекликались и смешивались, и все они принадлежали ему. От этого каждое слово обретало множество смыслов, и каких только среди них не было!.. Желание, страх, власть, нежность, благоговение…

Потом он снова меня поцеловал, поцеловал свирепо и страстно, и я готова была закричать, если бы смогла, потому что я пылала — в горло ворвалась молния и подожгла каждую жилочку тела. Я извивалась и билась, я плакала, но слезы тотчас же высыхали…

Я обливалась потом, и капли немедленно обращались в пар. Я чувствовала, как жар невозможно близкого солнца впитывался и собирался во мне, поднимался изнутри к коже и закипал. Вырвется ли этот жар или спалит меня?.. Мне было все равно. Я кричала без слов и все прижималась к нему, прося еще чуточку, прося о явлении бога в человеке, ибо он был обоими, и я любила обоих и всей душой желала обоих…

А потом настал день и принес с собой свет, и все мое невероятное восприятие рассеялось без остатка, поглощенное ревущим пламенем и божественной славой десяти тысяч добела раскаленных солнц…

«НАТЮРМОРТ»

(холст, масло)

Вот и начинается та часть моей истории, рассказывать о которой мне труднее всего. Но я должна поведать ее, потому что ты должен знать все.

* * *

Когда я проснулась, уже вечерело. Я проспала весь день; но стоило мне сесть в постели и выпутаться из сбившихся простыней, как я чуть не завалилась спать дальше. Я до того устала, что готова была еще неделю не просыпаться! Но я жутко проголодалась, очень хотелось пить и… безотлагательно посетить уборную. Так что, делать нечего, пришлось подниматься.

Солнышко, спавший рядом со мной, не шелохнулся. Даже когда я запнулась о свой халат, валявшийся на полу, и вслух ругнулась. Я предположила, что магия опустошила его еще больше, чем меня.

Добравшись до уборной, я воспользовалась случаем ощупать себя — все ли на месте? Утром я не на шутку боялась превратиться в головешку, однако была вполне жива и даже чувствовала себя неплохо — если не считать усталости и некоторой, хм, помятости. А так все отлично. Я умывалась, терла лицо… и вдруг подумала: а ведь я счастлива. Едва ли не впервые со времени отъезда из Тени. Я полностью и воистину счастлива!

Так что, когда первые токи холодного сквозняка обняли мои лодыжки, я едва заметила их. Но, покинув уборную, я сразу ступила в такой резкий холод, что поневоле остановилась, начиная понимать, что мы с Солнышком в доме не одни.

Сперва была лишь тишина. Лишь растущее чувство присутствия и огромности. Оно заполняло спальню, оно давило… Стены отзывались едва слышным потрескиванием. Нас определенно посетил не человек.


Дата добавления: 2015-09-03; просмотров: 73 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 11 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 12 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 13 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 14 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 15 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 16 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 17 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 18 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 19 страница | ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 20 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 21 страница| ДНИ ЧЕРНОГО СОЛНЦА 23 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.031 сек.)