Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Церковное поприще

Читайте также:
  1. На новом поприще.

 

Обретение Сталиным второй родины было долгим процессом, но первые шаги на этом пути он начал делать еще в детстве. Его постепенному осознанию глубоких и давних связей между Грузией и Россией без сомнения способствовало общее вероисповедание двух народов, служению которому юный Иосиф Джугашвили намеревался посвятить свою жизнь.

После смерти отца жизненная стезя Coco Джугашвили казалась раз и навсегда предопределенной желанием его матери: мальчик должен был стать православным священником, а в случае успеха — достичь высокой должности в церковной иерархии. Значительная часть его духовного и интеллектуального развития происходила в стенах религиозных училищ.

Многие авторы считают, что богословие, изучавшееся Сталиным в семинарии, определило стиль его мышления сугубо в отрицательном. отношении. Ряд авторов обращал внимание и на то, чего не выучил Сталин в семинарии. Американский ученый Адам Улам подчеркивал, что в семинарии не было курсов естественных наук и не изучались современные иностранные языки. Из этого обстоятельства Улам делал два вывода.

Во-первых, «в ходе своей революционной учебы Сталин никогда не смог добиться понимания немецкой мысли в той степени, в какой это было необходимо для будущего марксистского руководителя». Во-вторых, «нехватка подготовки в предметах, позволявших освоить научный метод мышления, а также отсутствие математики, несомненно способствовало его обскурантизму и отрицанию им чистой научной теории, что нанесло огромный ущерб советской науке и советским ученым».

Существенным недостатком семинарии, по мнению А. Улама, было также то обстоятельство, что в ней «не было возможностей для общения с семьями из более культурных слоев общества: Большинство студентов были грузинами; здесь было лишь немного русских и армян из обедневших средних классов или крестьян. Там не было возможности познакомиться и развить дружеские отношения с евреем или католиком, расширить свой кругозор и подумать о других предметах, кроме стремления к выдвижению или борьбы против угнетения, научиться терпимости не через приобщение к политической философии, а благодаря личному опыту». А. Улам сожалел, что пребывание в семинарии не «могло развить у деревенского паренька утонченные манеры, любовь к женскому обществу и легкость общения с женщинами». Улам уверял, что «русская православная церковь и полувосточный характер Грузии пропитаны мужским шовинизмом», и замечал, что отсутствие утонченных манер проявилось затем в «ночных банкетах на даче Сталина».

Разумеется, семинария дала Сталину лишь то, что она могла дать. Конечно, было бы лучше, если бы он имел возможность получить более углубленное и современное образование по ряду предметов. В то же время тенденциозность и ошибочность многих комментариев по поводу семинарского обучения в значительной степени объясняются не только враждебностью их авторов к Сталину, но и их отчужденным отношением к православной церкви. Некоторые из этих авторов, будучи протестантами, католиками или иудеями, видели в православии лишь византийскую ветвь христианства, отставшую в своем развитии вследствие догматизма и консерватизма.

Кроме того, сводя образование Сталина лишь к программе его обучения в семинарии, западные авторы игнорировали то обстоятельство, что многие пробелы в своих знаниях Сталин компенсировал самообразованием и усвоением самой разнообразной информации. Говорить об «отрицании» Сталиным научной теории нелепо. У нас еще будет возможность подробнее рассмотреть его вклад в развитие науки в СССР, в том числе и фундаментальной. Помимо сомнительности замечаний о том, что, находясь в обществе грузин, «обедневших армян и русских» и не развивая «дружеских отношений с евреем или католиком», Сталин закрывал себе путь к культуре и ограничивал свой кругозор, столь же сомнительны и утверждения о якобы неумении Сталина вести себя с людьми

иного социального круга. Подавляющее большинство людей, в том числе иностранцев, встречавшихся с ним, отмечали не только его умение общаться с людьми из разных слоев общества, но и очаровывать их. Наконец, вряд ли стоит судить о манерах Сталина исключительно по когда-то популярной на Западе книге Милована Джиласа, в которой он приводил сплетни по поводу вечеринок в узком кругу членов Политбюро на сталинской даче.

Кажется, что в своих критических оценках Тифлисской семинарии англо-саксонские биографы Сталина противопоставляют ей сложившиеся у них представления об обычном для англо-американского государственного деятеля образовании в элитарном учебном заведении. Нет сомнения в том, что помимо замечательных условий для получения образования здесь всегда существовали большие возможности для общения, знакомств друг с другом, а стало быть, для установления связей и освоения манеры поведения, которые потом становились необходимы студентам в обществе. Ф.Д. Рузвельт учился в одном из таких заведений, в Гарвардском университете. У. Черчилль — в привилегированном военном училище Сандхерст. Схожим был путь к знаниям и у многих других видных государственных деятелей XX века. Ш. де Голль получил образование в лучшем военном училище Франции, Сент-Сирском. А.Ф. Керенский — в Петербургском университете. В Московский университет поступил Н.И. Бухарин, студентом Казанского университета был В.И. Ульянов-Ленин, а в Одесский университет был зачислен Л.Д. Бронштейн-Троцкий. Разумеется, в этих учебных заведениях возможности для получения светского образования были лучше, чем в Тифлисской семинарии. Кроме того, запретов, подобных тем, что существовали в семинарии, на знакомство с явлениями современной культуры ни в университетах, ни даже в упомянутых военных училищах не существовало.

Между тем в суровой обстановке Тифлисской семинарии были свои положительные стороны для развития ума и стимулирования интереса к знаниям. Богословские занятия развивали память, умение глубоко разбирать тексты и логически рассуждать. Строгая дисциплина не позволяла учащимся отвлекаться от занятий. Семинаристы, закаленные еще в духовных училищах на текстах богословской литературы, без особого труда переваривали те философские и естественно-научные труды, которые ставили в тупик иных воспитанников привилегированных школ. Хотя упомянутые выше государственные деятели XX века обладали недюжинными умственными способностями, некоторым из них оказалось нелегко учиться и даже поступить в высшие учебные заведения. Черчилль поступил в Сандхерст только с третьей попытки. Гитлер так и не смог добиться принятия его в Венскую академию художеств. Рузвельт закончил учебу в Гарварде почти на одни «тройки», и его средний балл был чуть выше посредственного.

Даже суровые ограничения семинарии в отношении информации из внешнего мира имели свои положительные стороны, ибо лишь разжигали у учеников интерес к знаниям, вполне доступным студентам вольных университетов. Любая книга, которая попадала к семинаристам, страдавшим от недостатка информации, любая публичная лекция, услышанная ими, становилась предметом их дотошного изучения, пересудов, споров, а потому ученики духовных училищ извлекали гораздо больше ценного из ограниченного объема информации, чем университетские студенты из тех интеллектуальных богатств, которые им предлагали преподаватели.

Впрочем, некоторые авторы биографий Сталина отчасти признавали положительные стороны обучения в Тифлисской семинарии.

Алан Баллок считал, что «благодаря этому обучению Сталин развил феноменальную память, что ему весьма пригодилось в его дальнейшей деятельности». Д.Д. Волкогонов снисходительно допустил, что «как и любое знание, богословие, вопреки сложившемуся у нас представлению, несет немало полезной информации: исторической, социальной, нравственной». А. Улам же решительно опровергал мнение Троцкого, который, по его словам, «изображал Сталина почти как неграмотного человека». Подобные заявления, подчеркивал А. Улам, «игнорировали то обстоятельство, что семинария дала ему немалые знания: он должен был изучать латынь, греческий, церковно-славянский, а также русскую историю и литературу». Напомним, что более престижное учебное заведение Сандхерст, которое закончил Черчилль, представляло собой кавалерийское училище. Но за 18 месяцев он не приобрел там никаких существенных знаний, за исключением навыков верховой езды. Университетская же учеба Троцкого и Бухарина была почти символической, так как на первых же курсах оба были арестованы за участие в революционном движении (Троцкий через год после поступления в университет; Бухарин — через два года). В отличие от Владимира Ленина, который был также исключен из Казанского университета, но сдал весь курс экстерном, ни Троцкий, ни Бухарин университетских курсов не завершили и дипломов не получили.

Надо также сказать, что, принижая усилия Сталина по самообразованию, многие авторы игнорируют то обстоятельство, что своими познаниями о мире большинство выдающихся государственных руководителей первой половины XX века было обязано самообразованию. Свои глубокие знания об истории Черчилль получил из литературы уже после окончания Сандхерста. Рузвельт существенно углубил свои познания в общественных науках лишь после того, как его разбил паралич и он оказался прикован к постели. Необыкновенной жадностью к новым знаниям отличался Ленин. Недостатки своего образования постоянно пополняли активным чтением Троцкий и Бухарин, Гитлер и Муссолини.

Говоря об отсутствии в Тифлисской семинарии возможностей для общения с широким кругом лиц из «культурных слоев общества», указывая на содержание программы обучения и даже пытаясь вообразить, какие богословские книги читал Иосиф Джугашвили, многие исследователи жизни Сталина упускали из виду главное обстоятельство — семинария являлась лишь продолжением всей его предшествующей жизни в православной вере, хотя и более высоким и важным этапом на его более чем десятилетнем пути к получению им священнического сана. Учеба в Горийском духовном училище и Тифлисской православной духовной семинарии предполагала не только изучение богословия, но и постоянное участие в церковной жизни.

Нам известно, что Иосиф Джугашвили рос в семье, где мать свято верила в Бога, а потому молитвы перед иконой дома, соблюдение постов, регулярное посещение церкви, соблюдение многочисленных обрядов, исполнение различных обетов, данных Богу, стали с детства частью его образа жизни. Нетрудно себе представить, что во время болезней ребенка его мать обращалась не только с жалобной песней к «батонеби», но и истово молилась перед иконами Богородицы и Спасителя, ставила свечи перед церковными образами, заказывала молебны в церкви за «болящего Иосифа». Нелегкая судьба семьи Джугашвили, — в которой умерло двое детей, уехал в другой город, а затем рано умер ее глава, повреждение Иосифом руки, — вероятно, была в глазах верующей Екатерины испытанием, посланным ей Богом. Возможно, она видела в спасении Иосифа от болезней и его выздоровлении после несчастного случая Божий Промысел. Верующим был и отец Иосифа. Это отмечает и Георгий Леонидзе в своей книге, когда рассказывает о намерении отца помолиться перед иконой Святого Георгия — покровителя Грузии — за здоровье своего ребенка после Дзеобы. Религиозному воспитанию Coco могло способствовать и то обстоятельство, что начиная с 1883 года его семья жила в Гори в доме священника Чарквиани. Его дети учились в том же духовном училище, в котором занимался Coco.

Храм, изображения Христа, Богородицы и святых, церковные службы легли в основу первых впечатлений Coco о возвышенном и прекрасном. Православная церковь считает, что уже с семилетнего возраста человек способен отвечать перед Богом за свои поступки, бороться со злом в себе и получать благодатное прощение в таинстве покаяния. Таким образом, Иосиф Джугашвили, еще до того как стал учеником духовного училища допускался к исповеди. Перед всякой исповедью Иосиф должен был вспоминать, не сбился ли он с пути истинного. Церковь развивала у верующего не только память, но и исключительную внимательность в исследовании движений своей души. Православие учит, что исповедь — не индульгенция, при которой чувство смущения, стыда и даже покаяние служат своеобразной «платой», вносимой за грех и позволяю-

шей жить дальше как ни в чем не бывало. По мнению православных священников, исповедь можно назвать процессом рождения личности, процессом иногда мучительным, ибо человеку приходится что-то от себя отсекать, что-то вырывать из себя с корнем, но и процессом спасительным и в итоге радостным. Рассуждения о мстительности и жестокости, самообожании и других пороках Сталина, которые якобы были ему присущи чуть ли не с раннего детства, предполагают, будто ни он сам, ни его исповедники, ни другие церковные наставники не замечали в душе Иосифа этих злых начал и греховных наклонностей.

Разумеется, вряд ли подросток был безгрешным. Так же вполне вероятно, что многие черты характера, в том числе и малоприятные, сохранились в натуре Иосифа с детства. И все же можно предположить, что он еще в детстве учился преодолевать то, что считалось греховными наклонностями. Его жизнь была нелегкой, но он не впадал в греховные страсти уныния и печали: друзья запомнили его постоянно жизнерадостным и веселым. Хотя порой ему было нелегко сдерживать свойственную ему гневливость, он старался смирять эту страсть и даже в споре с учителем по поводу расстояния от Петербурга до Петергофа удерживал себя под контролем. Он умел спокойно убедить других людей, даже взрослых, в своей правоте; вспомним рассказ о том, как он настоял на исполнении грузинских народных песен в духовном училище. Coco научился не подчиняться греховным страстям, даже если они охватывали окружавших его людей. Поэтому он был единственным в классе, кто не стал дразнить новенького ученика, мегрела, за его акцент в грузинской речи. Coco нашел наиболее подходящий способ, как помочь новичку. Он подошел к нему и предложил: «Ну давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому». Так он показал пример преодоления греховной гордыни и страсти к осуждению, охвативших его одноклассников.

Его прилежание в учебе свидетельствовало и о том, что он свято верил в Бога и основы христианского вероучения. О том, что его вера не была формальной или поверхностной, писал один из соучеников Иосифа по Горийскому духовному училищу: «В первые годы учения Coco был очень верующим, посещал все богослужения, пел в церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении». Будучи учеником духовных учебных заведений, он постоянно находился под наблюдением священников, которые могли своевременно разглядеть его отход от веры. Ежедневно он имел возможности устранить малейшие сомнения, если они возникали у него в вопросах религии, и есть свидетельства того, что юный Сталин пользовался такими возможностями.

Хотя Георгий Леонидзе свел к минимуму повествование о церковной жизни Сталина, он выполнил еще одно важнейшее условие, которое

ставил Моэм: он рассказал о том, как с детства верил в Бога Иосиф Джугашвили. В одной из глав эпопеи поэт рассказал, как Coco, потрясенный зрелищем казни двух абреков (разбойников) в Гори, на другой день спросил учителя, почему Бог позволяет абрекам жить и почему Бог, зная греховность людей, не устроил им жизнь без мучений. Возможно, в основу содержания этой главы положена подлинная история из жизни Сталина. Знаменательно, что в этой сцене Леонидзе показывает, что Coco ищет ответа на мучившие его вопросы, исходя из своей веры в Бога и не подвергая сомнению ни мудрость Бога, ни его милосердие, ни его существование. Серьезно относившийся к своей учебе мальчик вряд ли мог механически и бездумно зазубривать молитвы, религиозные поучения и тексты Библии или святоотеческих книг. Скорее всего потому, что он осваивал религиозное учение вдумчиво и глубоко, Coco из класса в класс переходил с отличными отметками.

С детства он вряд ли мог себе представить жизнь вне церкви, то есть вне собрания верующих, которое православные священники учили его считать телом Христовым. Его восприятие пространства и времени было сформировано религиозными представлениями. В соответствии с православным учением, верующий воспринимает храм как Царство Божие в единстве трех его областей: Божественного, небесного и земного. В каждой детали архитектуры и интерьера храма прихожанин видит глубокий и возвышенный смысл. Для верующего в храме запечатлена и история мира. По словам Иоанна Кронштадтского, «в храме, в его расположении и частях, в иконах, богослужении с чтением Священных Писаний, пением, обрядами, начертана, как на карте, в лицах, в общих чертах, вся ветхозаветная, новозаветная и церковная история, все Божественное домостроительство человеческого спасения». Настоящее же время разделялось для верующего на отрезки, каждый из которых имел свое строго определенное назначение для церковной жизни. День состоял из суточного круга служб, а год представлял собой годовой круг богослужений, отражавший события церковной истории. Каждый день к повторявшимся ежедневным молитвословиям и песнопениям присоединялись те, что были сообразны тому или иному дню года и церковному празднику.

Еще сравнительно недавно церковные службы, а не часы и календарь служили для верующего главными вехами в его движении во времени. Даже в довоенное советское время, изображенное в фильме «Свинарка и пастух», колхозный конюх Кузьма Петров спорил, что он справит свадьбу со свинаркой Глашей Новиковой к Петрову дню, а действующие лица фильма и многие кинозрители прекрасно знали, когда наступит этот день. Видимо, схожим было восприятие времени и в православной Грузии. События, вероятно, фиксировались в памяти не по дням и часам, а по религиозным праздникам, постам и службам. Вследствие

этого определение даты события было ненадежным, и люди могли сбиваться в своих расчетах во времени. Возможно, это обстоятельство, а не желание Сталина затруднить работу Радзинского над его биографией объясняет различные несоответствия в датах первых лет жизни Иосифа Джугашвили. Лишь наличие документа об окончании Горийского духовного училища, в котором был указан также год его поступления в училище, не позволяло Сталину путать эти даты. Остальные же события детства, особенно раннего, оставались в его памяти и памяти его матери вне точной датировки, что скорее всего впоследствии и привело к ряду хронологических ошибок.

Надо также учитывать, что, сознавая себя частью тела Христова, верующий уже своим именем связывает свое рождение с днем церковного календаря, посвященного тому или иному святому, а не с днем своего рождения по светскому календарю. По каким-то причинам Виссарион и Екатерина Джугашвили не стали называть новорожденного именем почитаемого православными чудотворца святого Николая, архиепископа Мир Ликийских, хотя мальчик родился в церковный праздник, посвященный этому святому. (Этот день отмечался в России как день именин наследника трона, а затем императора Николая II.) Они выбрали для сына не имя «Николай», а имя «Иосиф», что означает «приумноженный». Обычно выбирали имена святых, дни которых наиболее близки к дню рождения родившегося ребенка. Из 14 Иосифов, упомянутых в православном календаре, наиболее был близок к дню рождения и дню крещения сына день Праведного Иосифа Обручника, который отмечался в первое воскресенье после Рождества. В 1878 году этот день приходился на воскресенье, 31 декабря, ровно через две недели после крещения Иосифа в воскресенье, 17 декабря. Не исключено, что такой выбор был сделан матерью Иосифа Джугашвили, которая выражала тем самым свое желание «обручить» сына с церковью. Скорее всего день Николая Мир Ликийских не отмечался в семье Джугашвили как день рождения Coco, но зато праздновали его именины в день Иосифа Обручника. Поскольку же день Иосифа Обручника приходился на первое воскресенье после Рождества, то он мог отмечаться иногда в текущем году, а порой переходить на следующий год, и это могло сбивать семью в ее расчетах дня и года рождения мальчика.

О том, что Сталин довольно рано мог изменить свой день рождения, косвенно свидетельствует один из его псевдонимов. Дело в том, что почти все псевдонимы, которые выбирал себе Сталин, за исключением главного, по которому он стал известен всему миру, были обычно связаны с его личной жизнью. «Коба» — это герой из любимой книги его детства. Для псевдонима «Иванович» было использовано отчество его отца Виссариона Ивановича (деда Сталина звали Вано, или Иваном). Вероятно, в память об отце и деде Сталин иногда использовал и псевдоним

«Иванов». В псевдониме «Бесошвили» скрыто имя отца Виссариона, которого все звали Бесо. Псевдоним «Солин» был выбран им после двух ссылок в Сольвычегодск в 1909-м и 1910—1911 годы. Для шифротелеграмм, направляемых Молотову в Лондон и Вашингтон в 1942 году, он использовал псевдоним «Дружков», потому что он был другом Молотова. В годы войны Сталин использовал в секретной переписке псевдоним «Васильев», возможно потому, что был отцом Василия. В то же время «Васильев» был одним из подпольных псевдонимов Сталина. Можно предположить, что в этом псевдониме (как известно, «Василий» означает «царский») был зашифрован подлинный день рождения Сталина, совпадавший с царским праздником — именинами царя Николая II.

Подпись же «К. Стефин» (скорее всего это означало «Коба Стефин»), стоящая под сталинской работой «Литературные возможности», кажется, не отвечает тем принципам, которыми руководствовался Сталин при выборе вымышленных фамилий. Эта работа, написанная 20 декабря 1909 года, представляет собой раздел «Писем с Кавказа», которые были опубликованы в газете «Социал-демократ» 13 (26) февраля 1910 года. Можно предположить, что «Коба Стефин» подразумевался и в подписях «К. Ст.» и «К. С», которые стояли под сталинскими работами с начала 1910-го до апреля 1912 года. (Лишь в апреле 1912 года он прибег к псевдониму «Солин», а с начала 1913 года впервые написал работу под именем «Сталин».) Выбор такого псевдонима представляется естественным, если к тому времени Сталин решил считать своим днем рождения 9 (21) декабря. Дело в том, что этот день для церкви связан с рядом святых, в том числе и с преподобным Стефаном Новосиятелем.

Можно предположить и то, что Сталин сознательно изменил свой день рождения, когда стал революционером. Дело в том, что революционеры-атеисты, в отличие от верующих, отмечали свои дни рождения, нередко используя их как поводы для нелегальных собраний. Поскольку день рождения Сталина совпадал с именинами царя Николая II, вряд ли ему, борцу против самодержавия, хотелось отмечать свой личный праздник вместе с императором, и, возможно, по этой причине он сместил дату своего рождения на три дня.

С девяти лет Иосиф под руководством священнослужителей изучал тексты Нового и Ветхого Завета. Их смысл не всегда лежал на поверхности, и священники учили его, как надо понимать библейские тексты, чтобы обнаруживать в них вечные для православного христианина истины, а не воспринимать их лишь как источник «полезной информации: исторической, социальной, нравственной», то есть так, как воспринимал эти книги Волкогонов. В истории иудейского народа, изложенной в Ветхом Завете, он видел не «полезную информацию» о правлении Соломона и других царей Израиля и Иудеи, а свидетельства вечной власти Бога над всеми людьми, вне зависимости от их рода и племени. В беспо-

щадных наказаниях, которым Бог подвергал врагов Авраама, в поголовном уничтожении племен, враждебных иудеям, он научился видеть справедливое возмездие тем, кто не признавал истинного Бога. В отступничествах иудеев от Бога его учили видеть примеры извечной человеческой греховности, за которую люди всегда несут суровые, но справедливые кары. Заповеди, принесенные Моисеем с горы Синай, слова Нагорной проповеди он воспринимал как незыблемые правила поведения для всех людей мира. Каждая книга Библии истолковывалась как свидетельство истинности Бога.

Дорогие ему с первых лет детства образы гор и садов, представления о центральной роли семьи в мирской жизни человека, призывы к героической борьбе и победе обретали в библейских текстах священный смысл. На горах, о которых шла речь в Библии, Бог являлся избранным. С горы Синай были принесены Моисеем скрижали, запечатлевшие заповеди Бога. На горе была произнесена главная проповедь Христа. На горах Спаситель вел беседы со своими учениками. Священные для христиан горы олицетворяли возвышенность учения Христа. Земная же церковь сравнивалась с плодоносным садом. Современный Закон Божий учит: «Новозаветная церковь есть новое Божие насаждение, Божий сад, Божий виноградник. Господь Иисус Христос Своей земной жизнью, крестной смертью и Воскресением внес новые благодатные силы, новую, способную к богатому плодотворению, жизнь в человечество». Образ плодоносного сада постоянно присутствует на страницах Библии. Земной рай, где жили первые люди, был садом, в котором росли чудесные деревья. Земля обетованная была страной, где росли смоковницы и вызревал виноград необыкновенной величины. В Гефсиманском саду состоялась Тайная вечеря Христа.

В то же время мирный образ церкви как сада сочетался с восприятием церкви как сражающейся армии. Церковь постоянно пребывала в сражении с дьявольскими силами, а поэтому святой Климент, епископ Римский, сравнивал церковь с войском. Церковь постоянно говорит о неизбежности ее победы в этой борьбе. Мученическая казнь Христа стала началом Его победы над греховностью людей. С детства Иосиф привык исполнять пасхальное песнопение, в котором провозглашалась победа Христа над смертью. Слово «Ника» (по-гречески «победа») нередко было начертано вместе с изображением креста. Об окончательной победе Бога и создании Царства Божьего на Земле говорилось в завершающей книге Библии — Откровении Иоанна.

Те, кто следовал заветам Христа, были одной семьей, братьями и сестрами во Христе. Именно так именовали верующих православные священники. Тема семьи проходила через многие книги Ветхого и Нового Завета. Истории семьи Ноя и его сыновей, семей Авраама и Сарры, Исаака и Рахили, Иакова и Ревекки, Иосифа и его братьев, жизнь Святого

семейства иллюстрировали церковные представления о человеческом грехе и праведной жизни. Верующие могли видеть в них примеры назидательных драм, касавшихся их лично.

Поскольку верующие придают особое значение связи, соединяющей их собственное имя с именами тех, кто упомянут в священных книгах, то Coco не мог не обратить внимания на ветхозаветный рассказ об Иосифе. Вероломное предательство завистливых братьев, замысливших убить Иосифа, а затем продавших его в рабство, заключение Иосифа в тюрьму по ложному навету, умение Иосифа верно истолковывать знаки судьбы, предвидеть грядущие события и принимать своевременные, эффективные меры для предотвращения гибели целой страны, превращение Иосифа в неограниченного правителя Египта, арест им своих братьев не за их подлинное преступление против него, а на основе сфабрикованного против них обвинения в краже, прощение их Иосифом и другие эпизоды этой многократно повторенной, тщательно заученной и внимательно прокомментированной истории могли оставить неизгладимый след в сознании Иосифа Джугашвили еще в детстве.

Образная система Библии была близка к тем представлениям народной культуры Грузии, с которыми он был знаком с детства, и это обстоятельство могло способствовать тому, что рассказы о судьбе иудейского народа и событиях на земле Израиля и Иудеи воспринимались Иосифом Джугашвили как повесть о своей родине и своем народе. Вместе с тем благодаря Священному Писанию привычные с первых дней жизни ключевые представления о родине обретали для Иосифа более широкий смысл. Священники учили, что тексты Ветхого Завета следует воспринимать не как рассказ о неких семьях или историю одного народа, а как всемирную историю о семье народов. Слово же Христа было обращено ко всем людям на Земле. Православие соединяло судьбы разных народов, следовавших, согласно учению этой церкви, единственно верному учению. Поэтому даже народы с различными языками, историческими и культурными традициями — грузины, греки, русские, украинцы, белорусы, сербы, черногорцы, болгары, румыны, молдаване, а также представители других народов, принявших православие, объединялись в едином братстве православных людей. Церковные предания говорили о многочисленных узах, связывающих православные народы. Согласно одному из них, у Богородицы всегда было три удела на Земле — гора Афон в Греции, Киев на Руси и вся Иверия (то есть Грузия). Четвертым уделом Богородицы стал считаться Дивеевский монастырь, в котором жил Серафим Саровский. Православие позволяло Иосифу найти твердую основу для последующего поиска им общего в культурах различных православных народов.

Разумеется, ребенок не мог воспринимать библейские тексты столь же глубоко, как взрослый верующий, но учение Христа гласило, что в

своей невинности дети могут быть ближе к Богу, чем отягощенные грехами взрослые. Слова Христа «Не препятствуйте детям приходить ко Мне», Его призыв «Будьте как дети», которые Иосиф заучивал с детства, говорили о благоволении Бога к детям.

С детства Иосиф не мог не запомнить и слова Христа о Его благоволении к бедным людям и осуждении Им тех, кто слишком отягощен земным богатством, чтобы думать о Царстве Небесном. Христианский идеал мира, в котором нет неравенства, все люди — братья, не мог не отвечать представлениям о счастливой и справедливой жизни, к которой стремились его родители, их друзья и соседи.

Древние книги Библии служили для Иосифа сводом поучений и пророчеств для его жизни. Он знал, что создатели этих книг давно пребывали вне земной жизни, но верил, что через свои произведения, оставленные людям, они, находившиеся в Небесной Церкви, продолжали влиять на жизнь людей «таинственной силой Духа Святого».

С детства Иосиф знал, что снискать благодать Божию он мог через молитву. Обращаясь молитвой к Богу перед иконой, Иосиф, по совету наставников, старался избегать «многоглаголания». Он учился выражать мысль ясно и емко, тщательно подбирая слова, обращенные ко Всевышнему.

Его вера укреплялась не только многочисленными молитвами. Будучи певчим церковного хора и его солистом, Иосиф постоянно обращался к Царю Небесному в песнопениях. Руководители хора заботились о том, чтобы песнопения звучали не только совершенно с музыкальной точки зрения, но и вдохновенноисполнялись. А такого исполнения можно было достичь лишь певчим, находившимся в соответствующем душевном состоянии. Церковь учила, что певцы хора несут особую службу в храме, что музыка и пение не только сопровождают богослужение, они приближают человека к Богу, способствуют «небесному восхождению». Вряд ли можно понять целеустремленность Coco, его упорство в достижении своих целей, его прилежание в учебе, игнорируя его веру в Божию помощь тем, кто следует праведным путем, и в неминуемость Его наказания за неправедные поступки.

Стремление Иосифа к духовному совершенству усиливалось желанием стать священнослужителем, а стало быть, он исходил из того, что будет проводником Божественной благодати, выразителем Божией воли, духовным наставником верующих, руководителем на их земном пути. Православная церковь учит: «Священник являет собой образ Христа и совершает священнодействие силой и благодатью Божией». Современный архимандрит Рафаил так определяет роль священника в церковной жизни: «Священник — учитель, поскольку учит Евангельскому слову, руководствуясь толкованиями святых Отцов, а не собственными представлениями и домыслами. Впавший в ересь перестает быть учителем. Священ-

ник называется отцом, поскольку он участвует в духовном рождении христианина: от таинства крещения до обряда погребения. Священник называется наставником, так как он наставляет своих прихожан к исполнению Евангельских заповедей, руководствуясь патристической литературой (то есть сочинениями святых отцов православной церкви. — Прим. авт.). Если он учит чему-либо, противоречащему церкви, то он теряет право на имя наставника, его слова превращаются в пустоцвет».

В юные годы Иосиф вряд ли мог представить себе более значительную и возвышенную миссию. Его учителя не сомневались в том, что Иосиф станет достойным священником. Известно, что по окончании Горийского духовного училища он получил отличные отметки по всем богословским предметам: священная история Ветхого Завета, священная история Нового Завета, православный катехизис, изъяснение богослужения с церковным уставом. Это свидетельствует о том, что он не только знал канонические тексты православия и порядок церковной службы, но еще подростком мог разъяснять смысл священных текстов, молитв, песнопений, икон, церковных таинств, разбираться в порядке богослужения.

Однако ясно, что знания богословских текстов и правил богослужения не исчерпывают требований, предъявляемых церковью к священнику. Вероятно, Иосиф вслушивался в проповеди священнослужителей, их беседы с верующими, запоминал их слова, сказанные ему во время исповедей, постигая, как на практике претворяются слова священных для него книг и уроки богословия.

С детства Иосиф видел, что верующие обращаются к священнику как к единственному человеку, который мог их выслушать, разрешить их сомнения, простить их проступки или наказать их. Люди, довольные своей участью, реже обращались к помощи священнослужителя. В церковь и к священникам шли прежде всего те, кто нуждался в духовной поддержке. Постоянно общаясь со священнослужителями и другими церковными лицами, Иосиф рано понял, что беспокоит людей и на что они надеются, каковы общие причины печалей и тревог прихожан. Можно сказать, что священники были своего рода социологами и психологами, поскольку имели огромный практический опыт изучения массового сознания населения и душевного состояния отдельных людей.

Высокие требования к священнику определялись тем, что для истово верующих он был надеждой и утешением, лицом, способным смирить смятение их духа, направить их на путь истины и добра. Проповедь священника должна не просто изложить аргументы в пользу религии, а вдохновить верующих на праведную жизнь. Он должен уметь добиться того, чтобы прихожане доверились ему и откровенно рассказывали о своих грехах и нуждах. Священник должен с предельным вниманием выслушать исповедь верующего.

Исповедь венчается суждением священнослужителя, которое равносильно судебному решению для верующего. Священнослужитель должен был определять степень соответствия или несоответствия поведения верующего правилам церковной жизни. Священник может обосновать свое суждение авторитетными ссылками на священные тексты. У верующего не должно было быть ни малейших сомнений в том, что устами священника гласит Небесная Церковь. Поэтому решения священника должны быть взвешенными, мудрыми, ясными и не подлежащими обжалованию. Иосиф знал, что во власти священника охарактеризовать сравнительно небольшой проступок верующего как шаг к измене Богу и тем самым своевременно предотвратить его грехопадение. Священник мог отказаться отпустить прихожанину грехи, не допустить его к таинству причастия, наложить различные епитимий. Иосиф также знал, что священник может санкционировать прощение тяжких грехов преступнику, чтобы сохранить в душе падшего надежду на спасение и тем самым остановить его на гибельном пути.

В церкви Иосиф учился выражать мысли логично и понятно, быть беспристрастным судьей человеческих поступков, судьей строгим и справедливым. У священнослужителей он учился умению находить слова и манеру поведения, позволявшие смирить злые мысли и буйные страсти паствы, вдохнуть надежду и веру в сердца людей. Очевидно, что примеры священнослужителей оказали влияние на последующую жизнь Сталина и помогали ему строить свои выступления и свое поведение уже в качестве государственного руководителя. Многочисленные очевидцы отмечали, что Сталин умел сделать так, чтобы люди откровенно рассказывали ему о своих делах и проблемах, а он мог их долго и с поразительным вниманием выслушивать.

Есть многочисленные свидетельства и разборов Сталиным проступков людей, которые по своей форме во многом напоминали разборы священниками поведения прихожан, совершавших грехи. Как и православные священники, которые могут долго и сурово разбирать вину прихожан, Сталин мог подолгу «пилить» виновных и указывать им на возможные тяжкие последствия, вытекающие из их, казалось бы, незначительных проступков. Зачастую такие беседы Сталина венчались «отпущением грехов», когда виновник уходил от него не только с чувством облегчения, но и вдохновленный оказанным ему доверием. В то же время Сталин мог жестко «накладывать епитимий» на тех, кто, по его мнению, совершал непростительные проступки.

Вероятно, привычки, сложившиеся под воздействием примеров священнослужителей, отразились впоследствии и в манере сталинских писем. С этой точки зрения интересно сравнить сталинские письма с посланиями своим духовным чадам одного из видных отцов Русской Православной церкви — оптинского старца Амвросия. Как и у преподобного

Амвросия, письма Сталина нередко начинались с подтверждения получения письма от адресата и объяснений, почему он задержался с ответом. Типичным началом многих писем Амвросия были слова: «Письма ваши получаю, а отвечать на них не отвечаю. — Немощь и недосуг паче меры обременяют меня грешного». Такими же объяснениями открываются и многие сталинские письма. Письмо Дмитриеву от 15 марта 1927 года начинается так: «Ваше письмо от 14 января с.г. в «Большевике» по вопросу о рабоче-крестьянском правительстве переслали мне в ЦК для ответа. Ввиду перегруженности отвечаю с опозданием, за что прошу извинения».

Как и послания оптинского старца, письма Сталина отличались краткостью, содержательностью и быстрым переходом к основным вопросам послания. (После констатации получения письма своего корреспондента и его прочтения отец Амвросий сразу же переходил к сути: «Не верь злым внушениям вражиим и касательно писем и особенно — касательно м. N. Все тебе представляется в извращенном виде».) Заверив тов. Ме-рта в получении письма, Сталин писал: «А теперь к делу. 1) Вы слишком раздули... дело с интервью Герцогу...» Ответ «тов. Ш-у» начинался так: «Товарищ Ш.! Получил Ваше письмо и должен сказать, что никак не могу согласиться с Вами».

Четкости писем способствовало сочетание риторических вопросов и кратких ответов. Отец Амвросий писал своим корреспондентам: «Вопрос: что лучше, совершать обычное правило или проходить Иисусову молитву? Ответ: лучше исполнять и то и другое». К подобному стилю часто прибегал Сталин. Так, в своем письме «тов. С.» он сначала ставил вопрос: «Что нужно сделать для того, чтобы эти задачи не отрывались друг от друга в ходе нашей текущей работы в деревне?», а затем давал на него ответ: «Для этого нужно, по меньшей мере, дать такой руководящий лозунг, который бы объединил все эти задачи в одну общую формулу...» (Эта характерная для некоторых апостольских посланий и катехизиса форма построения рассуждений присутствует во многих работах Сталина, на что обратили внимание и западные исследователи его творчества.)

Подобно посланиям священнослужителя, письма Сталина носили назидательный характер и порой содержали добрые советы, которые были написаны в ответ на высказывания своего корреспондента. Отец Амвросий писал: «Пишешь, что иногда к обычному правилу прилагаешь лишние поклоны от усердия до усталости. — Полезнее постоянно продолжать умеренное делание, нежели излишнее совершать, иногда же и должное оставлять по причине неумеренной усталости». В письме Демьяну Бедному, который жаловался, что из-за потока посетителей у него нет времени лечиться, Сталин писал: «Мой совет: лучше обидеть пару другую посетителей и посетительниц, чем не лечиться по всем правилам искусства. Лечитесь, лечитесь, обязательно лечитесь».

Подобно священнослужителям, которые постоянно наставляли своих духовных чад на путь истинный, Сталин во многих своих письмах, опубликованных в его собрании сочинений, решительно отвергал выражения чрезмерной почтительности к нему, как опасные и вредные заблуждения. (Отец Амвросий сурово осуждал «мать N.», которая представляла его образ во время своих молитв в церкви и своей келье: «Представлять лице духовного отца в церкви, и на молитве келейной не только не благовременно, но и противузаконно и вредно».) Отвечая «тов. Шатуновскому», Сталин писал: «Вы говорите о Вашей «преданности» мне. Может быть, это случайно сорвавшаяся фраза. Может быть... Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить прочь «принцип» преданности лицам. Это не по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой».

Если отец Амвросий поправлял своих корреспондентов, постоянно ссылаясь на положения Священного Писания или святоотеческой литературы, то Сталин в своей переписке схожим образом использовал положения из классиков марксизма-ленинизма для того, чтобы подкрепить собственные аргументы. Отец Амвросий в ответе своей корреспондентке, желавшей ограничить число молитв, твердо заявлял: «Но в Евангелии повелевается сие творить и оного не оставлять». Иногда же он просто ссылался на подходящий текст: «По краткости времени на все ответствую вам словами св. Исаака Сирина, который в слове 48 говорит, что все течение благочестивой жизни заключается в трех сих: в покаянии, в чистоте и совершенстве». Схожим образом Сталин отвечал Д-ову: «Советую перечитать некоторые статьи Ильича в сборнике «Против течения», брошюры его о «Пролетарской революции» и «Детская болезнь», а также статью его «О кооперации». Свой ответ «Ян-скому» Сталин начинал словами: «Ленин говорит, что...» Далее следовала цитата из Ленина, которая должна была служить ответом на поставленный вопрос.

Как и священнослужители, Сталин в своих письмах неоднократно настаивал на том, чтобы его корреспонденты внимательно вчитывались в рекомендованную им литературу. (Письмо Амвросия: «Слова мои прими просто; а приложи к делу прочитавши со вниманием посылаемую тебе книжку о покаянии». Письмо Сталина Дмитриеву от 15 марта 1927 года: «Выход, по-моему один: изучать Ленина не по отдельным цитатам, а по существу, изучать серьезно и вдумчиво, не покладая рук. Другого выхода я не вижу».)

В своих посланиях отец Амвросий не сдерживал себя в выражениях, когда сталкивался с несообразительностью своего корреспондента: «Мать N! Неудобопонятное для тебя самой...» или: «Чадце мое не толковитое — мать N! Удивляюсь тебе не мало, как ты при твоем природном

уме имеешь мало дельного соображения». Хотя Сталин не прибегал к подобным замысловатым выражениям, суть его оценок в схожих случаях была столь же резкой. Отвечая на письмо «т. Михельсона», он по ходу письма не раз замечал: «Тов. Михельсон не понял сущности вопроса...» «Я думаю, что т. Михельсон не понял смысла моего ответа...» «Выходит, что т. Михельсон не понял Ленина».

Особое осуждение церковные лица высказывали в отношении тех, кто, проявляя гордыню, упорствовал в своих заблуждениях. Укоряя свою корреспондентку за чрезмерное самомнение, отец Амвросий писал: «Мать N! Карточку глубокомысленную, со многим огнем в глазах, я бросил в печку — там еще больше огня. — Желаю, чтобы с тем вместе истребилось и ослепление твое». Он резко осуждал «самость и презорство», а также «тщеславие» своего адресата и ставил вопрос относительно разумности действий N: «Есть ли тут смысл; есть ли тут хоть капля здравого разсуждения?» Письмо заканчивалось суровыми словами: «Опомнись, осмотрись, сестра, и покайся, чтобы положить вперед твердое начало. — Самоверие всему вина». В другом письме отец Амвросий пишет: «Мать! Тебе нужно знать и помнить, что в тебе корень всему злу — самость и упрямость, растворяемыя завистью и заправляемые обольщением вражиим; поэтому и нужно постараться вырвать этот злой корень: смирением и послушанием...»

В подобном же духе (хотя и в иных выражениях) было написано письмо Сталина С. Покровскому от 23 июня 1927 года. «Начав переписку с Вами, я думал, что имею дело с человеком, добивающимся истины. Теперь, после Вашего второго письма, я вижу, что веду переписку с самовлюбленным нахалом, ставящим «интересы» своей персоны выше интересов истины. Не удивляйтесь поэтому, если в этом коротком (и последнем) ответе я буду прямо называть вещи их именами». Разобрав позицию С. Покровского, Сталин писал о том, что «упрямство и самонадеянность» его адресата «завели» его «в дебри». Он обвинял Покровского в непонимании предмета, о котором он рассуждал: «Не ясно ли из этого, что Вы ни черта, — ровно ни черта, — не поняли в вопросе о перерастании буржуазной революции в революцию пролетарскую?» Письмо завершалось резкой отповедью: «Вывод: надо обладать нахальством невежды и самодовольством эквилибристика, чтобы так бесцеремонно переворачивать вещи вверх ногами, как делаете это Вы, уважаемый Покровский. Я думаю, что пришло время прекратить переписку с Вами».

Беспрекословное подчинение верующих суждениям (в том числе резким и суровым), изрекаемых священнослужителями, обеспечивалось безграничным доверием к ним, верой в их способность проводить Божию волю. Чтобы добиться такого отношения верующих, священник должен был поддерживать уважение к своему сану и в то же время быть доступным для паствы. На различных примерах Иосиф мог убедиться в том,

что ошибки в поведении могли подорвать авторитет священнослужителя и закрыть сердца отчаявшихся людей для Божьего Слова.

Иосиф знал, что прихожане с пристальным вниманием следят за каждым шагом священника. Малейшее нарушение сложившихся норм поведения и даже общепринятого внешнего вида могло стать причиной всевозможных пересудов и сплетен как в среде прихожан, так и среди коллег-священников. Иосиф учился «знать свое место» в церковном коллективе и соблюдать строгую иерархию отношений между священником и паствой, между старшими по должности церковнослужителями и младшими. В церкви Иосиф мог впервые столкнуться с интригами, рожденными досужей молвой, завистью и глупостью, и осознать, какие опасности подстерегают всякого, кто находится на виду и вступает на поприще общественной деятельности.

В церкви он получал уроки поведения в обществе, которые, вероятно, ему пригодились в его последующей политической и государственной деятельности. Приводя слова Христа «будьте мудры, как змии, и просты, как голуби», блаженный Феофилакт считал, что это высказывание было сделано, «дабы из названия их овцами ты не заключил, что христианин должен быть простецом, говорит, что, напротив, ему должно быть и мудрым, дабы знать, как надобно обращаться среди множества врагов. Как змий дает бить себя по всему телу, а голову прячет, так и христианин свое все имущество, даже само тело должен отдать бьющим его, а голову, то есть Христа и веру в Него должен беречь. Равным образом, как змий скисает с себя старую кожу, сжимаясь в какой-нибудь узкой скважине и проползая сквозь нее, так и мы должны совлекаться ветхого человека, идя тесным путем. Но как змий вместе вреден и лукав, то Христос повелевает нам быть простыми, незлобивыми и безвредными, как голуби».

Получая в церкви советы, как вести себя мудро в мирском обществе, где царят злоба и ненависть, мстительность и глупость, Иосиф в то же время запоминал, что преодолеть людские интриги и суетные помыслы можно, одержав победу над страстями. Преподобный Исаак Сириянин так характеризовал поведение человека, изгнавшего из своей души страсти и достигшего смирения: «В смиренном никогда не бывает поспешности, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Ничего нет, что могло бы его изумить, привести в ужас, потому что ни в печалях не ужасается он и не изменяется, ни в веселие не приходит в удивление. Но все его веселие и радование о том, что угодно Владыке его».

Есть основания считать, что в своем стремлении к духовному совершенству Сталин обрел те качества поведения, которые потом стали его отличительной особенностью во взрослые годы: отсутствие «поспешности, торопливости, смущения», стремление (хотя и не всегда успеш-

ное) сдерживать «горячие мысли», подчеркнутое спокойствие и выдержка. Бывший управляющий делами Совнаркома СССР Я.Е. Чадаев вспоминал: «Внешне он был спокойный, уравновешенный человек, неторопливый в движении, медленный в словах и действиях. Но внутри вся его натура кипела, бурлила, клокотала. Он стойко, мужественно переносил неудачи и с новой энергией, с беззаветным мужеством работал на своем трудном и ответственном посту». Эти наблюдения перекликаются с воспоминаниями А.А. Громыко: «В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел, чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда предполагали, что с учетом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время. Но этого на моих глазах никогда не было. Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом». Даже в походке Сталина — когда он мог незаметно и почти неслышно подойти к человеку — было сходство с типичной походкой многих православных священников.

Многие поведенческие черты Сталина сформировались в духовных учебных заведениях под воздействием примеров смиренных священнослужителей, которые сочетали доброжелательность в общении с людьми и умение держать их на определенной дистанции. А.А. Громыко в своих воспоминаниях писал: «В манере поведения Сталина справедливо отмечали неброскую корректность. Он не допускал панибратства, хлопанья по плечу, по спине, которое иной раз считается признаком добродушия, общительности и снисходительности. Даже в гневе — а мне приходилось наблюдать и это — Сталин обычно не выходил за рамки допустимого. Избегал он и нецензурных выражений».

Возможно, что идеал смиренного пастыря оказал воздействие и на бытовые привычки Сталина. А.И. Микоян вспоминал: «В личной жизни Сталин был очень скромен, одевался просто». Он научился, как и священнослужители, довольствоваться неброской и скромной одеждой. Его домашний быт даже в годы его пребывания у власти не отличался роскошью, и в этом, вероятно, также сказывались уроки духовных училищ Хотя Микоян признавал, что Сталин «постепенно стал увлекаться разнообразной едой», бывший нарком продовольствия констатировал, что «раньше обеды у Сталина были как у самого простого служащего: обычно из двух блюд или из трех — суп на первое, на второе мясо или рыба и компот на третье. Иногда на закуску — селедка. Подавалось изредка легкое грузинское вино».

И все же священники, которые обычно своим внешним видом и одеянием демонстрируют смирение, во время торжественных богослужений облачаются в роскошные одеяния. Да и в обычное время они находятся в центре внимания паствы, принимают исключительные знаки уважения со стороны верующих. Склоненные в поклонах люди, их сми-

ренные просьбы о благословении, почтительное внимание, с которым выслушиваются слова священнослужителя, а нередко и восторженный трепет, который вызывают проповеди священника, — все это не могло не оставить следа в сознании человека, который готовился стать пастырем Божьим. Возможно, что церковные службы являлись для Сталина примером, когда он оказался окруженным всеобщим восхищением, почетом и восхвалениями, а его речам, затаив дыхание, внимали его собеседники, массовые аудитории, все советские люди. Однако не исключено, что восприятие священнослужителями пышных церковных церемоний как актов, творимых во славу Божию, напоминало ему, что праздничный ритуал и знаки восторженного внимания людей относятся не к нему лично, а к делу, которое он олицетворял. Именно так он не раз объяснял советские торжественные церемонии и поведение присутствовавших на них людей, которые выражали восторги по случаю его появления.

Есть множество и других свидетельств того, что учеба в духовных учебных заведениях и пребывание в лоне церкви сохранили свое воздействие на Сталина даже после того, как он покинул церковное поприще. Он не раз вспоминал семинарию и говорил о своей несостоявшейся карьере священника. Узнав в ходе беседы с будущим Маршалом Советского Союза Василевским, что тот, учась в семинарии, не собирался стать священником, Сталин шутливо заметил: «Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор». Он на всю жизнь сохранил в памяти церковные песнопения, и Молотов впоследствии рассказывал Чуеву о том, как Сталин с ним и Ворошиловым порой пели православные гимны.

Многие речевые обороты Сталина были взяты из церковного лексикона. В одной из первых же своих статей он прибег к выражению из «Откровения святого Иоанна», заметив: «Стачка и еще раз стачка и сбор копеек для боевых касс — вот альфа и омега их работы». Он не раз употреблял слово «грехопадение», когда обвинял различных деятелей партии в различных нарушениях норм партийной жизни (когда он говорил о лидерах объединенной оппозиции, о председателе Госплана Украины Н.А. Скрыпнике). Иронизируя по поводу жалобы Томского, Сталин использовал библейские образы: в своем заявлении Томский пишет, «что его хотят послать в пустыню Гоби и заставить есть дикий мед и акриды». Говоря о необходимости «использовать период затишья для того, чтобы укрепить партию, сделать ее «всегда готовой» ко всяким возможным «осложнениям», Сталин повторил фразу Христа из Нового Завета: «Ибо «неизвестен ни день, ни час», когда «грядет жених», открыв дорогу новому революционному подъему». Говоря о том, как нелегко определить политические позиции лидеров британских профсоюзов, Сталин исполь-

зовал слова из 17 псалма Давида: «Нам очень трудно разобраться сейчас, темна вода во облацех». Обращение «братья и сестры», которым открываются церковные проповеди, Сталин использовал в своей знаменитой речи 3 июля 1941 года, а в обращении к народу 9 мая 1945 года он говорил о жертвах, принесенных советскими людьми на «алтарь» Отечества.

Характерные для церковных проповедей речевые повторы можно отметить и в выступлениях Сталина. Его речь, посвященная памяти Ленина, благодаря повторам одного и того же словесного оборота («Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам...») напоминала церковную проповедь.

В конце своего заключительного слова на заседании XV партийной конференции (3 ноября 1926 года) Сталин девять раз повторил фразу «партия не может и не будет терпеть», обращенную к членам «объединенной оппозиции». Слова «каким был Ленин» венчали несколько предложений в его речи 11 декабря 1937 года. В своей последней опубликованной речи 14 октября 1952 года он в схожем стиле проповеди повторял фразы о «знамени», выброшенном буржуазией «за борт», и призывы к зарубежным коммунистам «поднять» это знамя, так как «больше некому его поднять».

Для многих выступлений Сталина была характерна жесткость и категоричность церковной логики. Он нередко венчал свои рассуждения суровой альтернативой из двух крайних вариантов, открывавшихся словами «либо... либо». Две статьи Сталина 1917 года носят характерные для его стиля названия: «Или — или». Подобно тому, как церковные проповеди оснащаются цитатами из Библии с точным указанием места в Священном Писании, Сталин постоянно опирался на высказывания классиков марксизма-ленинизма, точно указывая адрес использованных им фраз. Стиль священнических доказательств правоты того или иного аргумента проявлялся в склонности Сталина расценить сравнительно небольшое отступление от теоретических формул как вопиющую измену основополагающим принципам, приведя в подтверждение целый ряд отсылок к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина. В то же время он мог цитированием основоположников марксизма-ленинизма доказать незначительность того или иного проступка своих соратников. (При этом он нередко повторял слова: «У кого не бывает ошибок? Только мертвые не ошибаются!»)

Разумеется, после того как Сталин стал членом марксистской партии, влияние религиозного воспитания на его сознание и привычки проявлялось опосредованно. Будучи членом партии, объявившей непримиримую борьбу религии, Сталин долго не выступал против мер по ограничению деятельности церкви. В то же время он никогда не был инициатором преследований церкви и ее иерархов. Хотя в беседе с американской рабочей делегацией 9 сентября 1927 года Сталин заявлял о том, что антирелиги-

озная пропаганда направлена «против всех и всяких религиозных пред рассудков», потому что «партия ведет политику всемерного отстаивания науки», он, видимо, сознательно говорил не о «религии», а о «религиозных предрассудках» и не о «духовенстве» вообще, а о «реакционном духовенстве». Одновременно в этой беседе он подчеркнул, что «у нас нет таких условий приема в члены партии, которые бы требовали от кандидатов в члены партии обязательного атеизма».

Пребывание в лоне церкви и учеба в духовных заведениях помогли ему понимать психологию верующих и роль священников, а потому его явно раздражала атеистическая пропаганда, которая игнорировала особенности религиозного сознания верующего человека. В своем выступлении 22 октября 1924 года Сталин говорил: «Иногда некоторые товарищи рассматривают крестьян как философов-материалистов, полагая, что стоит прочесть лекцию по естествознанию, чтобы убедить мужика в несуществовании Бога. Они не понимают часто, что мужик смотрит на Бога по-хозяйски, то есть мужик иногда не прочь бы отвернуться от Бога, но его часто раздирают сомнения: «А кто его знает, может, Бог и в самом деле существует; не лучше ли будет ублаготворить и коммуниста, и Бога, чтобы надежнее было для хозяйства». В узком же кругу Сталин значительно резче отзывался об антирелигиозной пропаганде. Давая своему секретарю И.П. Товстухе указания, какие книги подобрать для его библиотеки, он попросил, чтобы тот не брал «антирелигиозную макулатуру».

Было также известно, что Сталин не разделял требований о ликвидации церкви и религии, которые выдвигались Союзом воинствующих безбожников в качестве ближайших задач. О его негативном отношении к планам запрета религии писал и генерал армии А.В. Хрулев, вспоминая свою беседу с И.В. Сталиным и М.И. Калининым в январе 1943 года.

В то же время было очевидно, что Сталин не просто считался с влиянием церкви на сознание части советских людей, а исходил из того, что церковь является хранительницей культурных ценностей, имеющих значение как для верующих, так и для неверующих. Напутствуя А.А. Громыко, которого в 1939 году назначили на должность советника в посольство СССР в США, Сталин дал ему совет, который будущему министру иностранных дел СССР показался неожиданным: «А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка».

Из рассказа маршала Василевского о том, как Сталин не раз проявлял заботу по отношению к его отцу-священнику, видно, что Сталин понимал священнослужителей, их нужды, и ему не были безразличны

их судьбы. Поскольку в довоенное время члены партии должны были рвать связи с родственниками-священнослужителями, будущий маршал поступил так же и в отношении своего отца. Узнав об этом, Сталин, по словам Василевского, «сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил об этом разрешении в парторганизацию Генштаба». Как вспоминал Василевский, «через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына. «А почему бы вам не взять отца, а быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин». Кажется, что руководитель коммунистической партии мысленно представлял себе, как сложилась бы его судьба, если бы он стал священником, и старался облегчить условия жизни хотя бы одного священнослужителя.

Упомянутые примеры скорее всего были лишь внешними проявлениями глубокого воздействия на его сознание духовного воспитания. Судя по всему, Сталин сохранял привязанность к ценностям, которые были ему близки в начале жизни, хотя это было не всем очевидно. О том, что многое в отношении Сталина к вере и церкви оставалось долгие годы скрытым, свидетельствовало изменение государственной политики по отношению к религии в конце 1930 — начале 1940-х годов и разрыв с проводившимся ранее курсом на уничтожение веры в Бога.

Глава 5


Дата добавления: 2015-07-12; просмотров: 86 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: МОЖНО ЛИ РАЗГАДАТЬ СТАЛИНА? | СКРЫВАЛ ЛИ СТАЛИН ПРАВДУ О ПЕРВЫХ ГОДАХ СВОЕЙ ЖИЗНИ? | ДОРОГА В РЕВОЛЮЦИЮ, КОТОРАЯ УВЕЛА ОТ ХРАМА | НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКАЯ РАБОТА | Часть 3 | ПЕРВАЯ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА | ЦАРСКОЙ ПОЛИЦИИ? | НАУЧНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ СТАЛИНА | В ГОДЫ ПЕРВОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ БУРИ | ПОДМАСТЕРЬЕ РЕВОЛЮЦИИ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
НАСЛЕДСТВО, ПОЛУЧЕННОЕ МАЛЬЧИКОМ ИЗ ГОРИ| ТРОПА К ПАРНАСУ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)