Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 7. Региональное возрождение

Читайте также:
  1. ВОЗРОЖДЕНИЕ
  2. Возрождение
  3. ВОЗРОЖДЕНИЕ
  4. ВОЗРОЖДЕНИЕ - ЭТО СМЕНА ЖИЗНИ
  5. ВОЗРОЖДЕНИЕ 1 страница
  6. ВОЗРОЖДЕНИЕ 10 страница
  7. ВОЗРОЖДЕНИЕ 11 страница

Кончилась Москва, и началась Россия.

Ю. Латынина

За последние полтора десятилетия основная часть людей в нашей стране так или иначе выучилась жить самостоятельно, опираясь только на свои собственные силы, не рассчитывая ни на какую внешнюю помощь. Многие россияне (хотя их количество ни при каких обстоятельствах не следует преувеличивать – в силу особенностей общественной психологии они по-прежнему остаются в значительном меньшинстве) привыкли воспринимать личную самостоятельность и относительную независимость, пусть даже и связанную с изнурительно тяжелым трудом и изматывающим страхом перед будущим, не как тяжкий груз, незаслуженно легший на их плечи, но как свое важнейшее достояние. По сути дела, личная самостоятельность, хотя и доступная для безусловного меньшинства общества (в первую очередь по психологическим, а не материальным причинам), представляет собой едва ли не единственный реальный и в принципе доступный для всех позитивный результат реформ.

Аналогичная привычка к относительной самостоятельности сформировалась и на уровне региональных, и на относительно обеспеченных территориях местных систем управления. На их основе стихийно сложились несовершенные, зачастую коррупционные и опирающиеся на злоупотребление административным ресурсом, но устойчивые и, в отличие от федерального уровня, вполне способные как к выживанию, так и, в целом ряде случаев, к достаточно динамичному развитию и качественному улучшению модели.

Эти модели в их современном виде, при всей региональной и национальной специфике, как правило, основаны на соединении в единый хозяйственно-политический организм ключевых руководителей (на уровне вице-губернаторов, мэров и вице-мэров крупных городов), связанного с ними бизнеса и самостоятельных бизнесменов регионального уровня. Во многих, особенно экономически развитых субъектах Федерации, значимыми элементами такого организма являются и региональные филиалы общефедеральных коммерческих структур. При всей своей сложности и внутренней противоречивости указанные структуры весьма устойчивы и, более того, играют исключительно важную роль в общественной жизни современной России.

Уже к началу 2005 года они стали важнейшим фактором стабилизации российского общества – в частности, в качестве действенного инструмента его консолидированного противодействия разрушительному влиянию федеральных структур государственного управления, сочетающих безграмотность и безответственность с патологической жаждой наживы и ужасающей агрессивностью. Наиболее наглядно это показал в целом весьма адекватный и достаточно оперативный характер реакции основной части региональных и муниципальных властей на массовые протесты обездоленного населения, вызванные поистине людоедской монетизацией льгот.

Вместе с тем само возникновение подобных хозяйственно-управленческих организмов в регионах стало не только живым упреком, но и реальной политической угрозой федеральным властям, так как способность регионов самостоятельно жить и развиваться воспринимается значительной частью нынешнего руководства страны как смертельно опасный для них выход из-под тотального контроля.

Политическая реформа, объявленная президентом Путиным сразу же после трагедии Беслана, резко ограничила политические возможности и права региональных элит, не открыв взамен практически никаких хозяйственных перспектив. Более того: последовательно проводимая политика в области межбюджетных отношений лишила региональные элиты значительных финансовых потоков, сократив их возможности обеспечивать развитие своих регионов. При этом ответственность за разрушительные последствия политики правящей федеральной бюрократии была всецело возложена на региональные власти, поставленные при всем этом под удар силовой олигархии.

Следующий этап преобразования российской системы управления, намеченный было на начало 2006 года – муниципальная реформа, – означал уже не ограничение, а по сути уничтожение сложившегося в российских регионах и стабилизирующего их синтеза хозяйственных и управленческих структур.

Недаром в первую очередь именно единодушный протест региональных элит, а не техническая непроработанность и неготовность реформы местного самоуправления (не говоря уже о ее потенциальной разрушительности – кого и когда в путинском руководстве волновали такие мелочи!), вынудил федеральную бюрократию отступить. Результатом стало разрешение регионам в зависимости от степени готовности, то есть, по сути дела, по своему собственному усмотрению начать муниципальную реформу в любое время до начала 2009 года. (Понятно, что перенос ее начала за рубеж президентских выборов с политической точки зрения равнозначен его переносу в бесконечность, хотя целый ряд желающих выслужиться губернаторов полез «поперед батьки в пекло» и начали-таки ее с 1 января 2006 года.)

Эта уступка, носящая, по всей вероятности, вынужденный характер, стала зримым свидетельством как силы региональных хозяйственно-управленческих организмов, так и их вынужденного противостояния правящей федеральной бюрократии.

Региональные руководители в массе своей, как бы ни утверждали обратное снобистски настроенные московские политтехнологи, отнюдь не глупы (даже если и ограничены), а погруженность в вопросы повседневной жизни регионов (или их выживания) отнюдь не отрицает наличия у большинства из них довольно широкого кругозора. Они достаточно хорошо видят безграмотность значительной части указаний федеральных властей и с потрясающей ясностью сознают, что за наглую безответственность и откровенную корысть руководителей страны расплачиваться в конечном счете придется именно им.

Более того: большинство из них прекрасно понимает (или, по крайней мере, ощущает), что правящая федеральная бюрократия разрабатывает и реализует свою политику, изначально ориентируясь на последующее перекладывание ответственности за ее негативные последствия на плечи региональных руководителей. Понимание подобного запредельного по обыденным человеческим нормам цинизма отнюдь не способствует не только дружеским чувствам, но и простой покорности.

При этом правящая бюрократия последовательно и вполне сознательно лишает региональные власти все новых и новых полномочий, одновременно превращая их в профессиональных «козлов отпущения» не только за свои ошибки, но и в целом за все издержки ее антироссийской политики. Торжественное возвращение губернаторам отдельных ранее отнятых у них полномочий, как правило, не сопровождается переводом соответствующих источников финансирования и с лихвой компенсируется лишением их политических прав (связанным прежде всего с их назначением).

На региональном уровне исключительно болезненно переживается паралич и разрушение власти, вызываемый в том числе коррупционными интересами федерального центра. Так, по ряду экспертных оценок, в ходе аппаратной отработки технологии назначения губернаторов «плата» за это назначение для относительно развитых регионов только в первой половине 2005 года выросла вдвое – с 10 до 20 млн долл., что привело к отсечению от власти представителей местных политических и деловых элит и существенному ослаблению региональных хозяйственно-управленческих организмов, стабилизирующих современную Россию. Кроме того, взвинчивание правящей федеральной бюрократией цен на назначение губернаторов существенно увеличило вероятность назначения ими не столько компетентных руководителей федерального уровня, сколько лиц с произвольными способностями и мотивациями, просто способными заплатить требуемую сумму, которую потом, разумеется, придется «отбивать», разрушая или по крайней мере истощая управляемую территорию.

Символом разгула коррупции, во многом инициируемой правящей федеральной бюрократией (для которой рост коррупции означает простое увеличение ее текущих доходов за счет злоупотребления монопольным положением), стала грозящая взрывом на всем Северном Кавказе ситуация в Дагестане. В этой республике посты членов правительства, по имеющейся информации, продаются без их предварительного освобождения при помощи увольнения того или иного министра: создать вакансию – чаще всего при помощи теракта – «по умолчанию» входит в обязанность купившего соответствующее кресло. Разгулу терроризма (уровень которого в несколько раз превысил в 2005 году показатели соседней Чечни) способствует и сложившаяся, по некоторым сообщениям, практика продажи одного и того же руководящего поста представителям нескольких «групп влияния» одновременно.

Конечно, описанные выше хозяйственно-управленческие организмы, являющиеся результатом тесного и отнюдь не цивилизованного сращивания региональных властей и бизнеса создают в регионах вязкую административную среду, душащую наряду с самодеятельной экономической активностью и всякий политический протест. Однако одновременно она и генерирует протест своей чудовищной ограниченностью, объективно обусловленной самим ее внутренним устройством, и тем, что последовательно лишает возможности самостоятельной жизни не связанных с ней непосредственно людей.

В этом отношении образ действий региональных властей с его противоречивыми последствиями представляет собой простую кальку с политики федеральной бюрократии.

Однако, стремясь к снижению степени зависимости от федерального центра, в первую очередь бюджетной, региональные власти стихийно склонны поддерживать (в том числе и «по умолчанию», не преследуя слишком жестко) по крайней мере отдельные проявления протеста, рассматривая его как средство давления на федеральную бюрократию и инструмент частичной корректировки ее наиболее разрушительных решений, а также как инструмент «переключения недовольства», которое в иной ситуации обрушилось бы на сами региональные власти.

Стремление к повышению степени финансовой самостоятельности является одним из важнейших мотивов региональных элит. Колоссальный рост доходов бюджетной системы Российской Федерации в результате баснословного улучшения внешнеэкономической конъюнктуры был последовательно сконцентрирован в федеральном бюджете, благодаря чему реальные финансовые возможности регионов сократились (этот процесс продолжился в полной мере и в 2006 году, когда рост расходов федерального бюджета на 0,8 % ВВП был обеспечен в первую очередь сокращением доходов региональных бюджетов на 0,72 % ВВП), а их зависимость от федерального центра не просто существенно выросла, но и значительно превысила уровень, достаточный для гарантированного сохранения целостности страны.

Так, в результате правления Путина и созданной им бюрократии доля финансовой помощи федерального центра в доходах региональных бюджетов, наиболее полно выражающая степень финансовой зависимости регионов от центра, снизившаяся было с 14,4 % в 1996 до 9,6 % в 1999 году, увеличилась в 2004 году до 21,9 %. В бюджете же 2006 года она и вовсе предусмотрена на запредельном уровне 35 %. Соответственно, возросла сумма средств, перераспределяемых через федеральный бюджет, и нагрузка на него: удельный вес финансовой помощи регионам в его расходах увеличился с 10,2 % в 1999 до 33,0 % в 2005 году и до 33,4 %, предусмотренных проектом федерального бюджета на 2006 год.

Усиление финансового давления федерального центра при общей наглядности снижения адекватности его политики естественным образом провоцирует рост сепаратизма, особенно в относительно обеспеченных удаленных регионах с диверсифицированной экономикой. Это движение поддерживается и направляется различными корыстными силами (вплоть до, насколько можно понять, транснациональных корпораций, которым действительно намного проще требовать установления своего контроля за полезными ископаемыми Республики Восточная Сибирь, чем Российской Федерации), однако возникает и развивается прежде всего как элемент регионального протеста против безответственности и самодурства правящей бюрократии.

О его масштабах свидетельствуют листовки и интернет-рассылки, широчайшим образом распространявшиеся в Красноярском крае весной 2005 года в связи с проведением референдума по включению в состав края Таймыра и Эвенкии. Представление о стилистике, энергетике и направленности этих призывов может дать следующий (о масштабе охвата соответствующей пропаганды свидетельствует то, что данный текст был прислан на интернет-форум автора, практически не имеющего отношения к Красноярскому краю), публикуемый в присланном виде:

«Край объединили! Теперь самое время начать процесс отделения от наших колонизаторов, которые засели в Москве. Вперед в Новый свет! Вперед к Русской Америке! Вперед к реальной новой жизни!

Сегодня в США уже действуют уже готовые обкатанные на практике законы, и самое главное, что они исполняются всеми! Только Америка способна в обозримой перспективе создать современную инфраструктуру, рабочие места, освоить те полезные ископаемые, которыми богата Сибирь, но при условии, что Сибирь станет частью Америки, станет частью ее территории, а граждане, проживающие на ее территории, – Американцами. В крае нужна, просто необходима, оранжевая революция, главная цель которой – передача всей территории и населения, ее населяющего, под юрисдикцию США с последующим объединением и оформлением в штат США. Русские и сегодня живут на Аляске, живут и все довольны, работают, зарабатывают, детей растят, по миру ездят – они часть цивилизованного мира!

Москва, со своей невменяемой грабительской и никому не понятной политикой, направленной на уничтожение собственного населения – политикой колонизаторов собственной страны все равно не удержит ни край, ни Дальний Восток, ни Чукотку. Нас тут меньше 10 млн человек!!! а рядом Китай, уж лучше стать частью Америки, чем частью Китая.

Остановить проект Русская Америка никто не сможет, так как на сегодня у нас уже нет армии, а что есть – с удовольствием сдастся в «плен» на условиях предоставления американского гражданства. Наша армия будет служить Нам – Русской Америке – и охранять Нас от Московских колонизаторов, потому, что тогда ей будет, ЧТО и ради ЧЕГО защищать! Сегодня они растерянны и ничего не могут сделать ни с Украиной, ни с Молдовой, ни с Грузией, ни с кем и ни с чем!!! У этой власти нет политической воли, нет сил, нет народа! Они не смогут Нам помешать, они так же подожмут свой хвост, как сейчас молча утираются от плевков государств-карликов, они просто никто и ничто, они ничего не могут, они всего боятся, они боятся Нас.

Вперед в Новый свет!!!

Вперед к подлинной новой жизни!!!»

Представляется, что призывы такого рода, несмотря на свою карикатурность (а во многом и благодаря ей), весьма эффективно «промывают» общественное сознание – при практически полной, что характерно, пассивности государственной власти и ее разветвленного пропагандистского аппарата. Активность официальной пропаганды направлена на обеспечение частных коррупционных интересов и мелких личных амбиций лидеров правящей бюрократии, а также подавление и превентивный подрыв оппозиции. Для решения реальных государственных задач времени и ресурсов практически не остается даже на исключительно пропагандистском уровне.

Конечно, сепаратистская пропаганда остается не более чем пропагандой.

Конечно, хозяйственно-управленческие организмы, сложившиеся в большинстве регионов, стремятся к развитию своих территорий прежде всего в составе России с использованием всех возможностей, предоставляемых принадлежностью к все еще значительной по масштабам экономике с емким рынком, высокой нормой прибыли, разнообразными ресурсами и в целом относительно цивилизованными (по сравнению, например, с рядом стран Африки) и, главное, в основном известными заранее правилами.

Однако под давлением неадекватности федерального центра, отдаленности и заброшенности своих регионов они оказываются вполне в состоянии начать всерьез сопоставлять свои перспективы и перспективы развития управляемых ими территорий под властью правящей федеральной бюрократии и в условиях самостоятельного развития (то есть перехода под контроль иных, более успешных, эффективных и, как предполагается, заботливых участников глобальной конкуренции).

Это касается не столько Южных Курил (где местной элиты, способной иметь и собственные интересы и осознавать их, насколько можно судить из Москвы, практически не существует), сколько Сахалина и Калининградской области. Первый уже почти десятилетие является частью нашей страны более в административном и географическом, чем в экономическом плане, так как его нефть и газ, насколько можно судить, в значительной степени выведены из-под национального контроля России в результате вполне колониальных (чтобы не сказать «оккупационных») соглашений о разделе продукции. Весьма характерно, что эти соглашения до сих пор превозносятся либеральными фундаменталистами всех мастей как пример едва ли не идеального вписывания нашей страны в «мировое сообщество».

Калининградская же элита остро переживает изматывающее отсутствие у федерального центра каких бы то ни было внятных представлений о стратегии развития этого исключительно значимого для России региона, окруженного со всех сторон по меньшей мере недружественными нашей стране членами Евросоюза. В условиях продолжающегося по инерции распада экономических и человеческих связей Калининградской области с остальной Россией (возможности стихийного наращивания хозяйственных связей практически ограничиваются превращением региона в «окно» по беспошлинному ввозу в Россию сложнотехнических товаров под видом их «отверточной сборки»[27] и транзитный пункт для российского экспорта) все более перспективной становится идея превращения Калининграда в «офшорную зону» для европейского бизнеса (включая вынос туда целого ряда европейских производств, ориентированных на обслуживание европейского же рынка). Представляется, что это неминуемо оторвет его от России в экономическом смысле и станет прелюдией для превращения бывшего Кенигсберга в «вольный город», так или иначе ассоциированный с Евросоюзом.

Региональная элита вряд ли с энтузиазмом относится к этой перспективе и на словах пытается найти какую-либо иную модель развития, но в условиях полного равнодушия правящей федеральной бюрократии альтернативы постепенного «отползания» от России – вплоть до последующего отделения – просто не существует.

Аналогичное «отползание» по тем же самым причинам в направлении в первую очередь Китая, а также Японии наблюдается и в Забайкалье, а также на почти всем Дальнем Востоке.

Таким образом, современный региональный сепаратизм носит преимущественно вынужденный характер и представляет собой специфическое «эхо» глубочайшей неадекватности современного федерального центра, создающей жесточайшее противоречие с улучшением объективных экономических условий из-за повышения мировых цен на экспортное сырье России.

Обычным же, наиболее простым и естественным «эхом» этой неадекватности и этого противоречия представляется протест, генерируемый региональными элитами. Он может проявляться самыми разными, как правило, глубоко скрытыми способами, однако в его основе лежит общее для основной части региональных элит осознание собственных интересов и, что исключительно важно, собственной ответственности перед населением регионов, принципиально отличающее их от последовательно безответственной федеральной правящей бюрократии.

Этот протест может принимать самые разнообразные конкретные формы, однако главной, наиболее значимой формой выражения протеста региональных элит представляется самая «тихая» и малозаметная, заключающаяся в поддержке или по крайней мере сочувствии протесту других социальных групп и слоев общества.

Значение этого скрытого сочувствия региональных элит неоценимо. Прежде всего, оно укрепляет уверенность протестующих в своей правоте, являющуюся главным источником их политической силы. Кроме того, сочувствие представителей власти, частично даже институционализированное, предоставляет гражданам России удивительные возможности по использованию для борьбы за свои права инфраструктуры правящей олигархии, пусть даже и региональной. Не стоит забывать, что именно с подобного сочувствия представителей власти к оппозиции начиналось победное шествие демократов к вершинам власти в Советском Союзе в конце 80-х годов прошлого века.

Помимо сочувствия, протест региональных элит будет выражаться, по всей видимости, и в разжигании управляемого и подконтрольного, по их мнению, общественного протеста на своих территориях. В тактическом отношении это будет восприниматься ими как элемент привычного повседневного торга с центром, а в стратегическом – как достаточно эффективный инструмент борьбы за восстановление политических прав, ставших привычными не только за 90-е годы, но и за первые годы текущего десятилетия.

Существенно, что основная часть этих прав региональных политических элит сама по себе отнюдь не ведет к подрыву целостности страны, обеспечивая лишь необходимую гибкость и адаптивность управленческого механизма. Соответственно, и поддержка общественного протеста хозяйственно-управленческими организмами, сложившимися в регионах, направленная на восстановление этих прав (но не на защиту личных эгоистических интересов руководителей соответствующих регионов, прямо противоречащих общественным интересам), сама по себе не угрожает целостности страны и является поэтому безусловно позитивным явлением, повышающим шансы России на выживание.


Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 85 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Социальный кризис активизирует молодежь | Хочешь не хочешь, а брать власть придется | Пробуждение неимущих | Эффективные методы борьбы: кризис жанра | Солидарность – условие революционного успеха | Иммунитет к государственным провокациям | Недопустимость замалчивания этноконфессиональных проблем | Переоценка степени однородности российского общества | Факторы обострения этноконфессиональной напряженности | Смертельная опасность романтического фатализма |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Отношение к национальным и религиозным движениям| Глава 8. Силовые структуры: противоестественность благополучия

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)