Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Каждый день и всю жизнь 9 страница

Читайте также:
  1. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 1 страница
  2. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  3. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  4. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  5. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  6. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница
  7. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница

Таня К. 12 лет приехала к нам из Сибири. Отец её — офицер — служил в отдалённых районах страны. Несколько раз его переводили из одного города в другой, поэтому и семья его, следуя за ним, не имела постоянного, прочного места жительства. Может быть, поэтому девочка поступила в клинику с далеко зашедшей стадией заболевания, находясь на границе операбельности. Сразу же после рождения Тани врачи выслушивали у неё шум в сердце. Когда девочка немного подросла, врачи сказали родителям, что у неё врождённый порок сердца, что её нужно обследовать и лечить в специализированном кардиологическом учреждении. Однако девочка чувствовала себя хорошо, ни на что не жаловалась, и родители, успокоенные её самочувствием, не спешили идти к врачам.

Прошло несколько лет относительно благополучно. Девочка в своём развитии почти не отличалась от своих сверстниц. Может быть, она была немного бледна, субтильна, и у неё часто были простудные заболевания с переходом на почки. Наблюдающие её врачи-педиатры настойчиво рекомендовали родителям положить девочку в клинику, но родители продолжали отказываться.

С десятилетнего возраста, может быть, в связи с увеличением нагрузки в школе, самочувствие девочки ухудшилось. Она стала жаловаться на усталость, слабость, на усиленное сердцебиение. Родители забеспокоились и собрались вести ребёнка в больницу, но в это время отца отправили в Сибирь, где поблизости не было специалистов-кардиологов. Когда же девочке стало совсем плохо, родители написали в клинику письмо и по вызову явились 28 января 1977 года, когда девочке уже исполнилось 12 лет. При поступлении она жаловалась на быструю утомляемость, одышку, учащенное сердцебиение даже при незначительной физической нагрузке; бегать совсем не может.

При всестороннем обследовании у девочки был выявлен врождённый порок — незаращение межпредсердной перегородки с повышением давления в малом круге кровообращения. Давление в лёгочной артерии вместо 20–25 мм рт. ст. в норме было 50 мм рт. ст.. У неё, таким образом, была вторая стадия заболевания, т. е. та стадия, где операция уже опасна, но где возможности выздоровления ещё сохранена. В третьей стадии, когда давление поднимается до 75 мм, опасность очень большая и возможности выздоровления ничтожна. При четвёртой стадии давление в ленточной артерии поднимается до 100 мм — операция уже не делается ввиду её бесполезности и большой опасности.

Чтобы понять состояние девочки, надо представить себе, что из себя представляет порок.

У человека сердце разделено на 4 камеры: два предсердия и два желудочка — правые и левые. Предсердия, как и желудочки, друг с другом не соединяются и разделены межпредсердной и межжелудочковой перегородками. Давление в полостях разное. В левом предсердии 8–10 мм, в правом 2–4. В левом желудочке и в аорте — 100–120, в правом желудочке и в лёгочной артерии — 20–25 мм рт. ст.

Если по каким-то внутриутробным причинам в межпредсердной перегородке образовался дефект, кровь из левого предсердия будет поступать не только в левый желудочек, как ей положено, но и в правое предсердие. В нём будет повышаться давление, а отсюда будет повышаться давление и в правом желудочке, в лёгочной артерии и в мелких сосудах лёгкого. Возникает лёгочная гипертензия. По мере повышения давления в правом желудочке нарастает нагрузка на сердце, усиливается одышка, учащается сердцебиение. При давлении в 50 мм наступают признаки расстройства сердечной деятельности. Когда давление поднимается до 100 мм, т. е. оно сравнивается с давлением в левом желудочке, в сосудах малого круга произойдут глубокие изменения, которые являются необратимыми, и любая операция будет уже бесполезной. Такие больные погибают в молодом возрасте от сердечной недостаточности.

Таня пришла к нам, когда давление было хотя и высоким и создавало опасность для жизни, но всё же операция имела шансы на успех.

Операция была сделана в условиях искусственного кровообращения. При вскрытии правого предсердия был обнаружен дефект в 2 сантиметра в диаметре. Он был ушит двухрядным непрерывным швом. Гладкое заживление ран. Весь послеоперационный период протекал нормально.

Девочка ходила, ни на что не жаловалась.

На восемнадцатые сутки, в ночь перед выпиской, постовой сестрой отмечено резкое ухудшение состояния больной: цианоз кожных покровов, аритмичный, нитевидный пульс, нарушение ритма дыхания. Срочно вызванный дежурный врач выявил у больной острую сердечную недостаточность. На электрокардиограмме была зарегистрирована фибрилляция желудочков, что означает фактически полную остановку сердца, так как при фибрилляции желудочков сокращения мышц нет и выбрасывание крови в аорту отсутствует. Немедленно начат закрытый массаж сердца, дыхание рот в рот.

Дежурный хирург и дежурный реаниматолог перевели больную из палаты в перевязочную, ввели в трахею трубку и начали искусственную вентиляцию лёгких. Внутривенно был введён весь комплекс лекарств, направленный на восстановление сердечной деятельности. Однако сердце продолжало фибриллировать, т. е. по существу остановка сердца продолжалась. Трижды проводилась дефибрилляция сердца с помощью электрического удара, она оказалась безуспешной. Предпринятые меры не дали восстановления сердечной деятельности. Через 20 минут от начала проведения реанимационных мер — вскрыта грудная клетка, рассечен перикард и начат открытый массаж сердца. Внутрисердечно введены норадреналин, хлористый кальций и другие вещества, стимулирующие сердечную деятельность. Сердце по-прежнему безмолвствует.

Вновь несколько раз проведена дефибрилляция сердца с помощью электрического удара. Сердечная деятельность восстановилась на короткое время, затем снова угасла. Только после восьмой дефибрилляции, через 2 часа от начала реанимации, удалось добиться стойкого восстановления сердечной деятельности. Давление установилось на уровне 90/50 мм рт. ст., пульс — 120 ударов в минуту.

Только через шесть часов после окончания реанимационных мероприятий больная пришла в сознание. Однако нарушение ритма оставалось, и не было никаких шансов на то, что ритм восстановится самостоятельно. Между тем аритмия была настолько сражённой, что мы всё время опасались, что она опять перейдёт в фибрилляцию желудочков.

Чтобы установить необходимый и устойчивый ритм, решено провести через левую подключичную вену внутрисердечный электрод для электрокардиостимуляции частоты сердечных сокращений. После пункции левой подключичной вены электрод был проведён в правое предсердие. Но при установке внужное положение электрод оборвался на уровне подключичной вены.

Нормализовать ритм сердечных сокращений не удалось, хотя давление оставалось в пределах нормы. В сердце же оставался обломок электрода. Он, не выполняя функции электростимулятора, явился инородным телом в сердце со всеми вытекающими отсюда возможными последствиями.

Через 18 часов после обрыва электрода больная была взята в операционную. Под интратрахеальным наркозом продольно рассечена грудина по старому разрезу. Выявлены плотные сращения сердца с перикардом в области правого предсердия и желудочка. Осторожно, где тупо, где остро, спайки разделены. После рассечения спаек с правым предсердием в области синусового узла (место соединения нервных элементов, откуда идут стимулы работы сердца) сразу же восстановился синусовый ритм, т. е.нормальный ритм работы сердца.

Через небольшое отверстие в стенке правого предсердия удалён катетер электрода. Рана предсердия ушита кисетным швом. В избежание новых спаек с перикардом на уровне венозного синуса перикард иссечён.

Рана грудной клетки ушита и зажила первичным натяжением. На 15-е сутки после повторной операции больная выписалась из клиники в хорошем состоянии. В 1981 г., т. е. через пять лет после операции, больная принята в клинику для контрольного обследования: жалоб нет, чувствует себя хорошо, занимается лёгкой атлетикой. С отличием закончила десятый класс средней школы, собирается поступать в институт. При объективном исследовании: сердечные сокращения ритмичны, 72 удара в минуту. Тоны сердца ясные, шумов нет, давление 110/60 мм рт. ст. На электрокардиограмме — уменьшение нагрузки на правые отделы сердца по сравнению с дооперационным, т. е. электрокардиограмма в норме. Давление в лёгочной артерии меньше 25 ммрт. ст.

Больная признана здоровой без всяких ограничений.

Таким образом, как сама болезнь, так и возникшее осложнение, которое катастрофой свалилось на больную, были устранены настойчивыми и умелыми действиями хирургов.

Пропусти они несколько минут, не прими они неотложных мер. и гибель ребёнка была неизбежна. Она и так два часа лежала с остановившимся сердцем. Казалось, нет никаких надежд на её оживление, но врачи продолжали упорно бороться за её жизнь и одержали победу над смертью.

Здесь, как мы видим, на пути к выздоровлению после первой операции, когда, казалось, уже всё плохое было позади, возникли совершенно неожиданные и ничем не спровоцированные препятствия, осложнения, которые привели больную к смерти и потребовали от врачей двухчасового оживления.

В нашей жизни и работе не так уж редко случаются осложнения, которые приводят человека на край гибели. У нас был случай, когда больной, также после операции на сердце, собираясь выписываться, стоял у стола, где дежурная писала ему справку. Вдруг он упал и умер. Мы оживляли его несколько часов. Он полностью поправился и уехал от нас здоровым. В том и другом случае промедление с оживлением на несколько минут стоило бы им обоим жизни. Только находчивость медперсонала и самые экстренные меры помогли справиться с неожиданно возникшими осложнениями. Вот почему я хочу повторить: хирурги так часто встречаются с непредвиденными препятствиями в своей деятельности по спасению людей, что с возмущением относятся к тем, кто сознательно создаёт препятствия, которые становятся на пути к здоровой и счастливой жизни человека.

В качестве примечания хочу сказать несколько слов о дежурстве хирургов и врачей вообще. Как мы видели из приведённых примеров, дежурство врача требует огромного напряжения физических и моральных сил, приводя их к преждевременному износу. Между тем эти дежурства входят в рабочие часы хирурга и никак не учитываются как сверхурочная и ночная работа. И она или совсем не оплачивается, или оплачивается столь мизерно, что является неприкрытой эксплуатацией врачебного труда.

Меня поражает полная бездеятельность профсоюза медицинских работников.

Долго я находился под впечатлением последней встречи с Сергеем Александровичем, и мысли мои всё время возвращались к нему. Я перечитал вторую книгу его романа «Какой простор». Он писал его, уже будучи не совсем здоровым. А сколько в нём жизнелюбия и жизнеутверждающей силы. С какой любовью и уважением говорит он о русских людях, о их самоотверженной работе, о их героических делах. Всё это он описывает правдиво, без навязчивости. Просто, как сама жизнь. А люди получаются красивыми, как и их дела. Я люблю читать о больших и сильных людях, о тех, кто трудом своим возвеличивает Родину, делает жизнь людей легче, радостнее. Мне близки по духу авторы, в чьих произведениях заключена вера в народ, в его высокое предназначение.

Особенно я люблю Гоголя. Многие отрывки из его произведений знаю наизусть. Как хорошо понимает он русского человека. Как уважает его за сметливость, за нетребовательность, за умение делать всё в любых условиях так, что «созерцатель» диву даётся! Вот его чудесное творение «Тройка». Маленький отрывок из романа «Мертвые души», а какая в нём мысль, сколько сыновней любви там светится к Родине, к народу, у которого эта тройка только и могла родиться. И управляет-то ею кто! Неказистый ярославский мужик: «…борода да рукавицы, и сидит чёрт знает на чём; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем… только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся прохожий…

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несёшься? И косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». И что всего больше поражает меня в Гоголе, так эта его глубокое проникновение в душу народную. Как верно и тонко понимает он талант человека из народа, его умение в любых условиях творить.

«…И сидит чёрт знает на чём». А в мире науки?.. Часто случается так: никаких условий нет — ни материалов, ни лабораторий. А создаёт он часто в одиночку то, что не под силу целому институту.

 

Через три дня я отвёз Борзенко в онкологический институт Александру Ивановичу Ракову.

Институт располагался недалеко от Ленинграда. Мы с женой нередко навещали своего друга. И всегда заставали его за работой. Он торопился закончить книгу, которую давно писал.

И на новом месте Сергей Александрович неизменно расспрашивал меня о делах нашего коллектива — судьба Института пульмонологии была ему особенно дорога.

В то время мы ещё комплектовали кадры. Не хватало специалистов на ведущие должности. Не было и заместителя директора по науке. Многие претендовали на эту роль, но мало кто из желающих был достаточно для неё подготовлен. Мне самому приходилось вникать в научные планы каждого отдела, каждой лаборатории, добиваться, чтобы все звенья придерживались нужного направления. Если иметь в виду, что продолжались к тому же разные организационные хлопоты, что руководство институтом велось на общественных началах, то станет понятным объём все увеличивающихся нагрузок. Нужен был настоящий помощник, заслуживающий доверия, который по праву делил бы со мной ответственность за жизнь лёгочных больных.

Неизвестно, чем бы закончились наши поиски, но в одни прекрасный день мне «спустили» в заместители профессора Феликса Витальевича. Характеризовали в самых лестных выражениях.

И вот он сидит в моём кабинете — молодой, вежливый, приятный. Голубые глаза смотрят кротко. Застенчиво улыбается, прикрывая рукою рот, может быть, потому, что при улыбке рот кривится и это, по-видимому, его смущает. Работал в нескольких институтах, в клинике, оперировал. Увольнялся по собственному желанию. И, кажется, не жалел о том, что трудовая книжка его испещрена записями о перемещениях.

Я заметил при нашей первой встрече:

— Не задерживаетесь подолгу на одном месте…

Он ответил:

— Душа не принимает беспорядков.

— Я тоже плохо уживаюсь с беспорядками. На этот раз вы будете хозяином положения. Наводите порядок, мешать вам не стану.

Его внешность, подчёркнутая скромность, при весьма солидном запасе знаний, производили хорошее впечатление.

И действовать он начал с задором. Часто приходил в тот или иной отдел, собирал вокруг себя молодёжь и, показывал какую-нибудь статью из иностранного журнала, говорил: «Вот какие чудеса творят люди! Не попробовать ли и нам?» Он был эрудирован, следил за медицинскими публикациями, умел увлекать новыми идеями. К нему тянулись.

Феликс Витальевич любил оперировать. Не боялся трудных случаев, смело приступал к делу. Это импонировало. Я тоже не отказываю тяжёлым больным — наоборот, стараюсь брать их на себя, чтобы быть уверенным, что для их спасения использован пусть малейший шанс. Есть обоснованная надежда — не будешь оглядываться на «испорченную» статистику.

Однако прошло какое-то время, и у меня стала расти тревога. Смелость Феликса Витальевича, явно опережавшая его умелость, объяснялась, скорее всего, непомерным тщеславием. Он во что бы то ни стало хотел блеснуть, искал в институте тот или иной «объект» для какой-нибудь очередной уникальной операции, которой можно было бы удивить мир. Его прельщала лёгкая слава и не тяготили ненужные жертвы.

Невольно усомнившись в его способностях хирурга, я позвонил на кафедру, где он работал до прихода к нам в институт. На обеих кафедрах, где он работал, ему дали неблестящую характеристику. Да, он смелый хирург, но его смелость превышает умелость. Операционная смертность у него во все годы была очень высокой.

— Недавно, — сообщили с одной кафедры, — мы специально проанализировали исходы операций каждого хирурга отдельно у нас на кафедре. И оказалось, осложнений и смертельные исходов, имевших место в клинике, больше половины падают на операции, которые производил профессор Балюк.

Я вызвал Феликса Витальевича к себе в кабинет. Сказал, что на него как заместителя директора смотрят все врачи, — у него они учатся не только технике, но и тому, как ставить показания, как относиться к больному, что плохо подготовленные операции и большая смертность, во-первых, вообще непростительны и не соответствуют духу, в котором воспитан коллектив, а во-вторых, подрывают его собственный авторитет.

Феликс Витальевич по обыкновению держался очень скромно, виновато улыбался, прикрывая рукою рот, и заверил, что всё осознал, что подобных ошибок конечно же не повторит. К сожалению, это было сплошное притворство. Практику он не изменил, а защищать авторитет принялся по-своему. Скоро я понял, чего именно «не принимает его душа». В первую очередь — как раз порядка.

Когда ему ни позвонишь, когда ни спросишь секретаря Феликса Витальевича в институте нет. Как потом выяснилось, он работал по совместительству консультантом на заводах, производящих медицинскую аппаратуру. Совместительство оформил какими-то неведомыми мне путями. Научными изысканиями сотрудников — своими прямыми обязанностями — занимался спустя рукава. На дисциплину смотрел как на помеху. Зато энергично вербовал сторонников.

Беря пример с заместителя директора, некоторые заведующие отделами и лабораториями, а за ними и рядовые врачи стали опаздывать на утреннюю конференцию, рано уходить со службы, не выполнять вовремя научные планы. Однажды я сознательно пришёл не к началу утренней конференции, а когда она уже заканчивалась, и, стоя в стороне, услышал, как пренебрежительно Феликс Витальевич высказывался о диагнозе, показаниях и даже о методике моих операций, давая понять, что институт погряз в консерватизме, что здесь нет свежей, здоровой мысли, игнорируют прогресс в хирургии, в частности пересадку органов, и т. д. Многие встретили его слова с сочувствием. Было ясно, что заместитель раскалывает коллектив.

Тут надо немедленно наводить порядок железной рукой. Однако этому мешали частые поездки за рубеж, в Москву или на очередную пульмонологическую конференцию в отдалённых районах страны, от которых я не мог и не имел права отказываться. В моё отсутствие Феликс Витальевич оставался полным хозяином, сметая всяческое сопротивление тех, кто с ним не соглашался.

Возвращаясь из продолжительных командировок, я находил в лабораториях и в отделах новое оборудование, удобную мебель. Оснащением у нас ведали несколько товарищей, но как-то так выходило, что докладывал о приобретениях заместитель. Феликс Витальевич подробно изображал хождения за тем или иным аппаратом, и всегда героем оказывался он сам. Ненавязчиво, исподволь подводил меня к мысли, что, не будь его в институте, мы ничего бы не добились, никто бы нам не помог. Надо признаться, в чём-то он был прав: у Феликса Витальевича были обширные связи, он действительно многое добывал через друзей. И ещё в своих рассказах не забывал упомянуть меня, подчеркнув значение моего авторитета. Вот так: в глаза — одно, а за глаза — совсем другое.

Я, конечно, понимал, что это ложь, мне было и неловко за него, и обидно, что он меня так бесцеремонно дурачит, но, довольный хозяйственными успехами, я прощал заместителю неумеренную лесть, относил её к не столь уж порочным особенностям характера. И сильно ошибся. Страстишка эта отнюдь не невинна. Лесть — тот же обман, а обман ничего хорошего не сулит.

Главное же, что больше всего смущало, — как быстро молодые врачи усваивали небрежное отношение к больным. Чему учили их старшие коллеги, подавая пример каждодневным подвижническим трудом? Пациентов необходимо любить, как своих близких. Не важно, произведена редкая операция или ординарная, принесёт она славу или никто на неё не обратит внимания, а важно, что конкретный человек встанет на ноги, вернётся в семью и на работу. На худой конец, получит облегчение, что продлит ему жизнь. В этом смысл и радость нашей профессии, при этом условии только и можно испытывать глубокое удовлетворение. Под влиянием же Феликса Витальевича, казалось, охотно были преданы забвению все нравственные уроки. Разговоры пошли лишь о том, кто сколько сделал тех или иных операций, кому ещё сколько нужно сделать и каких, чтобы набить руку, попробовать нечто новое. Но ведь за любым хирургическим экспериментом стоят люди, за любым осложнением, неудачей по пятам следует людская трагедия!..

Однажды мне доложили, что больного, которого по моей рекомендации поместили в институт, выписывают без операции. Я потребовал объяснений у лечащего врача, старшего научного сотрудника.

— Мы посоветовались с Феликсом Витальевичем и решили: незачем с ним возиться, если человеку семьдесят девять лет.

Откровенный цинизм, жестокость были возмутительны. Я предложил подать заявление об уходе. Видимо, на врача это подействовало отрезвляюще. Через некоторое время он извинился и попросил оставить его хотя бы ординатором. Я не возражал: специалист хороший, а гуманизму пусть поучится под руководством более опытных товарищей.

…Привезли к нам молодую женщину с неясным диагнозом. Непонятная слабость, временами отёки и упорные, изнуряющие головные боли. Со стороны сердца и лёгких никакой патологии. А вот в почках выявили недостаточность функций. По рентгенограммам видно было, что они уменьшены в размерах. На этом основании поставили диагноз: сморщенные почки.

Больная подлежала более тщательному и всестороннему изучению. Предстояло провести внутривенную пиелографию и ангиографию — контрастное исследование почек, лоханок, мочеточников и почечных сосудов; кроме того, установить функцию почки. Тогда уже, уточнив с нефрологом бесперспективность терапевтического лечения, рассматривать вопрос о возможности пересадки почки. Подготовиться к пересадке органа — значит определить биохимические показатели крови и отдельно кровяных элементов, подобрать иммунодепрессанты для подавления реакции отторжения. Только после этого искать донора, хоть в какой-то мере подходящего по биологической совместимости. Ничего из этого не было осуществлено, потому что вопрос о пересадке почки ещё находился в стадии обсуждения.

В это-то время к нам доставили человека, пытавшегося покончить с собой. Его сняли с петли живого, но, судя но некоторым признакам, кора мозга уже не функционировала. Решив, что кора погибла безвозвратно и реанимационные мероприятия бессмысленны, Феликс Витальевич тут же вечером, прямо-таки с бухты-барахты, захотел произвести пересадку почки самоубийцы больной женщине. К счастью, дежурившим врачам удалось отговорить его от столь рискованного шага.

Я был взбешен таким преступно-легкомысленным отношением заместителя к чужой жизни. Между нами состоялся тяжёлый разговор. К моему удивлению, Феликс Витальевич не был ни смущён, ни обескуражен. Сидел спокойно, невозмутимо, а когда я кончил, встал и резко сказал:

— В данном случае, Фёдор Григорьевич, вы занимаете позицию консерватора, перестраховщика. Я же, решившись на операцию поступил как врач, борющийся за прогресс в медицине.

Бесстыдная демагогия! Куда девалось его показное смирение?.. Сдерживая себя, снова постарался доказать этому горе-профессору, что авантюрная операция никак не может свидетельствовать о прогрессе хирургии, за лихачество расплачиваются больные, а, хирург оказывается в положении уголовно наказуемого.

Наверное, каждый остался при своём мнении. Я серьёзно задумался о том, что Феликс Витальевич пока что пользы не принёс никакой, если не считать его снабженческих талантов, а вреда успел наделать много и не заслуживал доверия. Обратился к руководству с просьбой забрать его от нас, но — как в глухую стену. Следствием, однако, было то, что Феликс Витальевич опять присмирел.

… В институте лежал довольно молодой морской офицер с раком лёгкого. Опухолевым процессом было поражено одно лёгкое, но и во втором на рентгеновских снимках просматривались тени, похожие на метастазы. Картина безнадёжная, добиться излечения не удастся. Если больному и удалить все лёгкое с первичным ракообразованием, он умрёт от метастазов.

Надо было думать, как хоть временно воспрепятствовать болезни — рентгеновскими лучами или с помощью химиотерапии, поскольку если не выздоровление, то борьба за продление жизни была возможна и необходима. Какое именно продление — сказать трудно, но любой «подарённый» срок есть благо. Спроси у человека, что ему лучше — умереть сегодня или через неделю, он ответит, что лучше через неделю.

Николай Николаевич Петров так учил нас:

— Вечной жизни мы дать больному не можем. Наша задача — её продлить и сделать приятнее.

Вот почему первая заповедь Гиппократа, обязательная для медиков, — не вреди. Если ты не можешь помочь, то по крайней мере — не вреди.

Дело было летом. Я отдыхал на курорте. Феликс Витальевич, будучи в моё отсутствие главным хирургом и главным администратором института, вновь пошёл на «смелый, новаторский» шаг.

В реанимационное отделение поступил больной с сильным ушибом мозга. Он был в бессознательном состоянии, рефлексы погашены, на электроэнцефалограмме — прямая линия. Между тем сердце работало нормально. Дыхание поддерживалось искусственно.

И вот в субботу, когда у большинства сотрудников выходной день, Феликс Витальевич пригласил операционную сестру, двух молодых наркотизаторов и стал готовиться к пересадке лёгкого от больного с травмой черепа к раковому больному.

С точки зрения показаний операция не имела ни малейшего смысла.

Даже если предположить, что лёгкое прижилось, моряка это не избавило бы от уже распространившихся метастазов. А если бы метастазов не было, куда безопаснее удалить поражённую часть: люди нестарого возраста хорошо переносят операцию, одышки не испытывают — оставшееся лёгкое берёт на себя целиком дыхательные функции. Напротив, в пересаженном органе очень долго, многие месяцы, резко ограничен газовый обмен, что конечно же не облегчило бы самочувствие больного, чьи дни и так были сочтены.

С научной точки зрения подобный «эксперимент» наглядно демонстрировал грубое невежество.

Известно, что чужеродное лёгкое, когда не принимаются соответствующие меры, отторгается на четвёртый — одиннадцатый день вследствие генетически обусловленных различий между донором и реципиентом (тем, кому производится пересадка). После любой гомотрансплантации в крови реципиента появляются антитела. Учитывая природу тканевой несовместимости, исследователи изыскивают способы блокировать иммунные реакции организма; без этого предпринимать такого рода операции — преступно. К тому же необходимо позаботиться о том, чтобы сохранить лёгкое: пока меняют «хозяина», оно находится в состоянии аноксии, то есть кислородного голодания, до двух часов и более. Здесь рекомендуется «замораживать» трансплантат охлаждённым раствором глюкозы с гепарином, что предотвращает склеивание эритроцитов в капиллярах лёгочной ткани на несколько часов.

Ни одно из этих условий Феликс Витальевич не выполнил. Допустил он и чисто технические ошибки.

Кроме двух вен, приносящих кровь в левое предсердие из лёгкого, и лёгочной артерии, доставляющей кровь из правого желудочка в лёгкие, имеется ещё так называемая бронхиальная артерия, одна или несколько, диаметром 2–3 миллиметра и меньше, которые идут непосредственно из аорты и питают ткань лёгкого и бронхов. При пересадке их тоже надо обязательно сшить, иначе лёгкое может омертветь. И ещё. Большое значение имеет лимфообращение, нарушение которого вызывает отёк лёгкого. Поэтому с лимфатическими путями требуется особо бережное обращение.

И этого Феликс Витальевич не предусмотрел.

В результате к концу операции оба больных погибли, что и следовало ожидать.

Когда я вернулся из отпуска, шум, поднятый вокруг данного экстраординарного события, уже утих. Погасила «неприятный» инцидент специально приезжавшая комиссия.

Нет ничего удивительного в том, что и в этот раз Феликс Витальевич не сделал никаких выводов. К сожалению, по существующему положению я не имел права его уволить, а мои неоднократные беседы и увещевания приносили мало пользы. Он их выслушивал, соглашался, но стоило мне куда-то отлучиться, продолжал вести себя по-прежнему.

Я вызвал его и предложил ему подать заявление об уходе, т. к. работать с ним больше не хочу.

В среде культурных людей такого разговора было бы вполне достаточно, чтобы человек тут же подал заявление. Однако Феликс Витальевич был не из тех людей. Он извинился, обещал больше так не делать, а на моё предложение об уходе сказал, что он подумает. На какой-то срок он действительно присмирел и не шёл на необоснованные операции, но стоило мне уехать в заграничную командировку, как по приезде я вновь столкнулся с подобным поведением моего помощника.

Размышляя о тех днях, стоивших нам стольких волнений, хотел бы обратить внимание вот на что. Далеко не случайно сейчас перед каждым из нас со всей остротой поставлен вопрос об ответственности. Личной, государственной, партийной. И чем больше от тебя зависит, тем строже надо спрашивать. При этом, по моему мнению, много зла приносит укоренившаяся практика руководствоваться протекцией, использовать «кумовство».

У Феликса Витальевича оказались действительно влиятельные покровители. Прибывшая в институт комиссия заняла субъективную позицию, по существу, выгородив того, кто систематически пренебрегал высоким нравственным долгом советского врача и кого в силу этого ни по каким нормам нельзя было подпускать к больным. Беспринципность оценки происшедшего к тому же ощутимо отразилась на коллективе.

Не получив должного отпора и, вероятно, уверовав в безнаказанность, Феликс Витальевич продолжал свои выходки — и у нас, и когда перешёл на другую работу.


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ТОЧКА ОТСЧЁТА 3 страница | ТОЧКА ОТСЧЁТА 4 страница | ТОЧКА ОТСЧЁТА 5 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 1 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 2 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 3 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 4 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 5 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 6 страница | КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 7 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 8 страница| КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ 10 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.019 сек.)